«Однако, он на кого-то похож, — подумала княгиня, чувствуя, что опять начинает подпадать под влияние иудея. — Скорее всего… на жабу. Да-да, именно на жабу! — воскликнула мысленно княгиня Ольга, и почувствовала, что чары ослабли, перестают на нее действовать. — Жаба точно так же смотрит, выпучив глаза и почти не моргая. Ей бы только его баранью шевелюру…» — и губы ее чуть дрогнули в улыбке, заметив, как потемнели глаза иудея, и в них исчезли острые иглы света.
Но надо отвечать, и она заговорила тем голосом, каким умела говорить с врагами:
— Да будет тебе известно, а через тебя, презренный раб, твоему господину наместнику, что каждую весну наш народ празднует обновление природы, вступление в новую жизнь. Он молит своих богов дарованию милости земледельцам, выращивающим хлеб и всякую овощ, ремесленникам, изготовляющим нужные для народа предметы, купцам, везущим товары, производимые на нашей земле, и привозящие к нам товары иноземные. Что касается воев, то их у меня нет по-прежнему. Что до тех, которые пошли в страну ромеев, то пошли они туда своей охотой, потому что ромеи расплачиваются с ними за их ратные труды настоящим золотом, а не красивыми словесами, на которые ты, раб своего господина, так падок. Если у тебя нет других вопросов, ты можешь идти к своему господину и передать ему мои слова. Я не держу тебя.
— Благодарю тебя, великая княгиня, за оказанную мне честь… Да сверкает твоя красота еще многие годы! — согнулся в поясе раб-Эфра, а в его глазах и словах проскользнула все та же неуловимая усмешка, как будто он знал о самой княгине что-то такое, что давало ему право говорить таким образом. — Я передам своему господину твои слова. Хотя знаю, что они его не обрадуют. Надеюсь, мы еще встретимся.
И Аарон раб-Эфра стал пятиться к двери, кланяясь через каждые два шага.
Едва закрылась за ним дверь, в гостевой палате сгустилась напряженная тишина.
— Что думаете? — спросила княгиня, разрушив тишину, и требовательно глянула на воеводу Добрыню.
— Думаю, княгиня, что он приходил к тебе соглядатаем, — ответил тот не задумываясь.
Княгиня обратила взор на Исфендиара.
— Я согласен с воеводой, моя госпожа, — да продлится твоя мудрость на многие годы! — заговорил Исфендиар несколько нараспев, встав и приложив правую руку к левой части груди. — Этот иудей пытался выведать у тебя кое-что о твоем сыне и нашем князе Святославе, — да будет его путь прям и удачлив! Просто так наместник не послал бы этого иудея в Вышгород. Однако должен заметить, что на этот раз ты победила его, моя госпожа, в словесном поединке. Я велю своим людям в Киеве, — да будет на то твоя воля, моя госпожа, — выведать, что там происходит во всех подробностях. Да простит мне моя госпожа мое многословие, но главное, что заставило наместника послать к тебе своего слугу, заключается в следующем: наместник царя Хазарского и его люди настолько обнаглели, что не чтят ни людских законов, ни божеских, творя насилие и несправедливость по отношению к киевлянам. Так ведут себя завоеватели из страха перед покоренным народом, готовым восстать против своих поработителей. Особенно в этом преуспели наемники-хорезмийцы. Они отнимают у горожан все, что им понравится, хватают не только на улицах, но и в домах юных дев и молодых жен для своего услаждения, убивают мужей за косой взгляд, громкое слово, тем более за сопротивление беззаконию, ими же творимому. Так ведут себя крысы, почуяв гибель корабля во время шторма в открытом море: они пожирают себе подобных, чтобы принять смерть с набитым брюхом.