— Я все сделаю так, как ты повелеваешь, мой господин, — да будет мудрость твоя для меня путеводной звездой! — произнес раб-Эфра, склоняя голову. — Когда прикажешь ехать?
— Как то есть когда? — вскричал бен Хазар. — Сейчас! Немедленно!
— Я готов. Мне только нужно спуститься в сокровищницу, мой господин, — да будет она увеличиваться, уменьшаясь!
С этими словами Аарон раб-Эфра покинул комнату размышлений наместника.
И почти весь день бродил бен Хазар по княжеским хоромам, потел, прислушиваясь, выглядывая в окна смотровой башни, откуда не только видны многие улицы Киева, его базарная площадь, но и сверкающая на солнце обнаженной саблей кочевника стремнина Днепра, и Заднепровье на многие мили во все стороны. За ним неотлучно бродили два евнуха, — один молодой, другой пожилой, — исчезая из поля зрения, едва бен Хазар останавливался. Но щелчок пальцами вызывал обоих из небытия, заставляя гнуться в три погибели в ожидании приказа хозяина. А у того приказаний сегодня почти не было, разве что подать холодной воды с добавлением лимонного сока.
Советник раб-Эфра зашел перед уходом вместе с хранителем сокровищ, чтобы доложить о том, что было взято и подтвердить это устами хранителя сокровищ.
При этом раб-Эфра как всегда оставался спокойным и уверенным в себе. С одной стороны, спокойствие — это хорошо; с другой — опасно: вдруг этот караим, рожденный хазаркой, отвергающий Тору, перекинется к врагам наместника и царя Иосифа, их господина, — да будет его мышца крепче дамасской стали! За караимами нужен глаз да глаз. Они и в Итиле не пользуются доверием царя, исполняя лишь малые должности в войске. Недовольство их понятно, но положение их вполне заслуженно, потому что нельзя смешивать колено Израилево с презренными гоями, ибо это грозит исчезновением избранного Всеблагим народа для повелевания другими народами.
Забрав сокровища, раб-Эфра покинул детинец, и бен Хазар с высоты смотровой башни видел, как эти сокровища, уложенные в кожаные мешки, грузили на вьючных лошадей. Затем взгляд бен Хазара равнодушно скользнул по заречным далям, и эти давно знакомые места — знакомые до отвращения — сами собой повернули его мысли на другое. Неужели ему, человеку царских кровей, всю оставшуюся жизнь провести в Киеве, среди варваров, видя их отвратительные рожи, злобные взгляды, каждый день ожидая от них какой-нибудь пакости! «О всеблагой! — взмолился бен Хазар, простирая руки к потолку. — Обрати свой страшный лик на раба своего, снизойди до милости к нему, внуши царственному племяннику моему Иосифу мысль о замене Самуила бен Хазар кем-нибудь другим. Ты видишь — я стар, мне пора на покой, я давно мечтаю посвятить себя молитве и книжным премудростям».