Смешанная с той, другой.
И именно к ее потаенному току прислушивается помещик, когда сидит взаперти, воюя со своими страстями и склонностями и достигая своих сокрушающих побед. Потому что все-таки кто-то этими победами действительно оглушен, но только не он, слышите — только не он. Разве он не защищает дело Дастыхов против тех, других, что крадутся в нем и хотят одержать верх? Это должен понять и его брат, который двадцать лет ждет их победы. Но он никак не может этого понять. Потому что понять способен только тот, кто, как помещик, разгадал тайну часов; только он знает, что человек может быть и нападающим, и отбивающимся, и ареной, на которой разыгрывается эта борьба.
— Хозяин!
Дед Балхан зовет его под окнами со двора. Одурманенный видениями и оглушенный голосами, которых никто другой услышать не может, помещик с трудом возвращается к действительности. Неверными движениями он складывает и заворачивает карты, хватает бутылку и прячет ее вместе со свертком за книги на полке.
— Хозяин! Хозяин, селт возьми! — Крик Балхана звучит настойчиво и отчаянно. — Магду лаздуло, говолю, хозяин, подыхает!
Не удержишь. Не удержишь!
Помещик идет к часам с кукушкой, передвигает стрелки на одиннадцать и пускает маятник. Не успел он повернуть ключ в замке, как часы зашипели, поезда опять помчались навстречу друг другу, но теперь это не суть важно. Дверца в часах распахнулась, и деревянная птица выскочила с первым «ку-ку!».
На дворе старик Балхан присел к земле и зажал ладонями уши.
Глава третья
ПРАЗДНИК В САДУ
Играет музыка, и лучи солнца, пробравшиеся сквозь кроны деревьев, падают на траву. Корнет-а-пистон подымается на цыпочки, захлебываясь на высокой ноте, а звук трепещет от переизбытка сладострастья, кларнет обсасывает свою мелодию, как мальчишка леденец, и, когда ожидаешь меньше всего, издевательски подхихикнет, альт вкрадчив, как любовник в вечерний час, пикколо журчит и щебечет, смолкает и снова взвивается, контрабас объединяет всех — всю эту банду сумасбродов и пьяниц, а скрипка, — ах, моя скрипочка! — ты моя печаль, мое упоенье, в тебе наша песня и наши слезы. Трам-там-там, трам-там-там, та-ра-ра-ра.
Посреди сада, над бассейном, где иногда посверкивают золотистые карпы, построен помост для танцев. Доски хорошо подогнаны, гладко оструганы и навощены, на них танцуется не хуже, чем на паркете. Музыканты со своими пультами сидят в тени старого ясеня. Кружки с пивом стоят у их ног, и каждую пьесу, как и положено музыкантам, они запивают изрядным глотком, а Нейтек из богадельни, которому поручено следить, чтобы кружки у них не пустовали, не забывает себя и пьет наравне с ними. Жена его помогает на кухне, а падчерица, наряженная в черное платье и белый фартучек, обносит дам сладостями. Когда Нейтек встречается с ней, девушка зажмуривает глаза, словно взглянула на что-то раскаленное добела, и потом все перед ней расплывается, как в тумане: сладости на подносе, дорожка, посыпанная желтым песком, и сами гости, к которым она направляется. А Нейтек не успевает дойти до стойки — хватает кружку, которую ему то и дело наполняют, и пьет долго и жадно. Проклятая жажда день ото дня все сильнее.