— Это не увязывается с вашими представлениями обо мне?
— Я бы этого не сказал. Просто ищу причину или, если хотите, смысл.
— Объяснение будет еще проще, чем вы думаете. Во-первых, это как-то развлекает мою жену и меня, а во-вторых, раз уж я начал, то не могу перестать. Мне представляется, что люди спрашивают друг друга: «А как в этом году? Устроит ли бургомистр праздник?». И я чувствую, что не могу обмануть их надежд.
Священник кивает, но как-то не очень убежденно.
— Что ж, может, так оно и есть.
Тут уж бургомистру не остается ничего другого, как расхохотаться в свою очередь так, что люди начали оглядываться.
— Никогда бы не подумал, что вы настолько мне не доверяете. В чем же вы подозреваете меня?
— В грехе отчужденности, — отвечает декан Бружек серьезно. — Все мы вам ужасно чужды и безразличны. Не только мы здесь, но и люди вообще. Но вы человек умный, чувствуете, как это неестественно, и хотите уверить себя и нас, что это не так. Отсюда ваша постоянная любезность и доброжелательность и ежегодное щедрое празднество.
Почти вместе с последними словами декана замолкает и музыка, но тут же с ладоней разгоряченных танцоров срываются аплодисменты, требующие продолжения. Сад отзывается разрозненными голосами и смехом, стуком сбитых кеглей и звяканьем стаканов и посуды. Корнет-а-пистон вскрикивает, как сойка в лесу, другие инструменты подхватывают, щебеча, чирикая, пуская трели и рокоча. Бургомистр вынимает из кармана своих светлых фланелевых брюк портсигар и протягивает священнику. Закурив, оба мужчины молча поглядывают, как снова завертелся круг танцующих.
— Допустим, — говорит наконец бургомистр, не глядя на священника, — что вы правы. Как бы вы, духовный отец, поступили со мной в этом случае?
— Не знаю. В вашем поведении есть и борьба, и покаяние. Даже не знаю, что вам посоветовать.
Корнет-а-пистон позволяет себе вариации — высокий звук взлетает вверх, как флаг по флагштоку, и трепещет там долго-долго. Бургомистр роняет сигарету на траву и затаптывает ее.
Эмануэль Квис появляется на сцене несколько театрально. Корнет-а-пистон еще надрывался, словно докладывая о важной персоне, в остальном же его прихода никто, кроме отца Бружека и бургомистра, не заметил. Квис одет как всегда; ни разу, за время своего пребывания в Бытни на нем не было надето ничего другого, кроме того, что было уже описано. Только шляпа сегодня чуть больше сдвинута на затылок, и рука, через которую перекинут плащ, уперта в бок. В другой — знакомая черная трость, и весь он похож на завсегдатая пикников забытых времен, который добрался в жаркий день до спасительного трактира за городскими воротами и оглядывается, где бы поудобнее усесться.