До чего же дурацкая затея с этими замками! Даже предвкушаемый утренний испуг Гаразима не в силах был избавить Тлахача от отвращения, которое вдруг охватило его. Еще не поздно, он может исправить свой безрассудный поступок. Он поддался искушению и тщетно пытается понять, как это вышло, хотя тридцать лет в мыслях своих считал затею невинной шуткой. Теперь, однако, он не может допустить, чтобы старый Гаразим поднял утром крик и обвинил Тлахача в халатном отношении к своим обязанностям.
Бег ночи остановился и застыл в предутренней тишине, нигде не тявкнет даже собака, и полицейского сопровождает лишь стук его башмаков да тени, которые один фонарь посылает другому. Фонари заигрывали и с тенью Тлахача, то вытягивая ее, то сокращая, то поворачивая вокруг него, отчего казалось, что какой-то безумец подгоняет часовую стрелку. Но Тлахачу некогда вникать в шалости фонарей, хотя в иные ночи он коротал с ними одиночество своих обходов. Тлахач торопится привести в порядок замки Гаразима. А впрочем, разве его проделка не доказательство того, что он некогда искусно владел ремеслом? Закрыть замки отмычкой несколько труднее, чем открыть, несмотря на то, что этот старый хлам по своему устройству не более сложен, чем щеколда на двери хлева; Тлахач загладит свою вину, и все случившееся навсегда останется тайной между ним и этой ночью.
Фонтан царит над площадью, заливая ее своей звонкой песней, светят друг другу фонари, и кажется, что в городе никто не живет. Но душа полицейского высокой стеной многолетней привычки ограждена от таких впечатлений, ею владеет одна-единственная мысль, которая неуклонно ведет его за собой. И даже кошка, что выскочила из сквера, а теперь крадется вдоль домов, чтоб проскользнуть под какие-нибудь ворота, не может отвлечь его. Просто так, по привычке, топнет он башмаком о тротуар, чтоб пугнуть ее, а впрочем, он и не смотрит на кошку.
Наконец и лавка Гаразима. Замки лежат на своих местах. Тлахач с облегчением подходит ближе. Но вдруг, когда до цели остается не более полушага, он замирает. Как и подобает человеку, давно овдовевшему, он педантичен и всегда точно помнит, что и как положил. Тут кто-то побывал, сдвинул замки с места, сейчас они находятся дальше от шторы и под другим углом, а не так, как он их поставил.
Тлахач затаил дыхание, теперь он слышит лишь неистово бьющий колокол своего сердца. Пускай в нем все бунтует, но он думает о злобном гноме с Костельной улицы. Никто, кроме него, не мог заметить, что замки не в порядке, они никого больше не интересуют. Конечно, эти мертвые куски металла ничего ему не расскажут, но, замерев на месте, Тлахач стоит, широко раскрыв глаза, потому что свет для него померк! Господи боже! Не только замки! Ведь и штора сдвинута с места. Железные петли для замков уже не совпадают со своими парами, ввинченными в каменный порог. И Тлахач видит, что щель между железными шторами и землей стала шириной по меньшей мере в ладонь и сквозь нее пробивается бледный свет, сразу же расплывающийся и исчезающий в потоке света более сильного, падающего от уличного фонаря. В Тлахаче просыпается инстинкт стража порядка. Он мгновенно оценивает ситуацию. Он, Тлахач, гарантия безопасности бытеньских граждан, открыл и облегчил путь грабителю. Эта жестокая и непоправимая истина ошеломляет его лишь на мгновенья, необходимые для того, чтобы набрать полные легкие воздуха и выдохнуть его. Он уже знает, что ему делать, и не раздумывает более ни секунды.