— Что с ним?
— Приложился башкой об полку, — произносит полицейский медленно и трудно. — Вы его подержите за ворот, он сейчас очухается.
— У вас кровь.
— Он меня ножом пырнул, где-нибудь под прилавком валяется.
Тлахач хватается за стену, с ворчанием отказывается от протянутых к нему рук и тяжело опускается на верхнюю ступеньку рядом со своим пленником. Ощутив под своим задом нечто выпуклое и твердое, он шарит здоровой правой рукой и вытаскивает один из тех огромных замков, открыв который, положил начало событиям нынешней ночи. Он взвешивает замок на ладони и с мрачным отвращением ко всему, что за последние часы пережил, глядит на него. Потом поворачивается, бросает взгляд на двери лавки, в которых восклицательным знаком торчит старший Гаразим, и заявляет:
— Это были не замки, это было искушение. Я тридцать лет ждал, когда они наконец кого-нибудь совратят.
Ночь растаяла в рассвете, и, когда женщины начали собираться около зеленных лавок перед трактиром «У лошадки», о героизме Тлахача было уже известно всей Бытни. Возбуждение все еще сотрясало город, ибо более десяти лет здесь не случалось ничего подобного. «Вы слыхали? Если б не наш Тлахач, этот скупердяй Гаразим распростился бы со своими тысячами, а в кассе, говорят, их было около тридцати. Но Тлахач-то, братцы, каков. Наш Тлахач парень что надо, честняга и храбрец, второго такого во всей округе не сыщешь».
И граждане хвалятся друг перед другом подвигами Тлахача.
— А вы помните, как однажды он схватил вооруженного взломщика сейфов?
В свете этих подвигов героическая личность Тлахача достигает легендарного величия.
А Тлахач в это время лежит в своей комнатушке в доме экспедитора Корца, что по дороге к вокзалу, и думает бог знает о чем. От потери крови он ослабел, возможно, у него поднялась температура, в голове шумит, он то и дело впадает в полудремоту и вновь и вновь видит перед собой сегодняшнюю ночь. Он все блуждает по бытеньским улицам и слышит за спиной шаги, но напрасно оборачивается, чтоб увидеть, кто это крадется следом; все ловит вора, но каждый раз, когда уже держит его, вдруг обнаруживает, что это тот самый мерзкий хорек Квис из дома на Костельной улице. Тлахач думает о нем больше, чем о человеке, который пырнул его ножом. Карличек Никл остается в памяти полицейского лишь как плевел, который хотел притвориться полновесным зерном, и Тлахач очень удивился бы, если б кто-нибудь сказал, что исчезновение эдакого человеческого ничтожества, которого и настоящим-то вором не назовешь и который в Бытни впервые попробовал работать на собственный страх и риск, может иметь какие-нибудь последствия и отразиться на судьбе других людей. И тем не менее Карличек Никл уже находится в предварительном заключении в Худейёвицах, куда его отвезли жандармы, и его отсутствие будоражит Бытень куда больше, нежели его драматический арест.