— Надеюсь, вы все хорошо расслышали?
Квис понимает, что молодого человека швырнула к нему волна ярости, которую можно легко использовать. Поклонившись, он отвечает вежливо и снисходительно:
— Благодарю вас. Мадемуазель Дастыхова удивительная молодая дама, не так ли? Иногда ее трудно понять, даже если хорошо слышно, что она говорит.
Квис намерен продолжить, но Еник перебивает его. Нагнувшись к старикашке, он в бешенстве кричит:
— Хватит! Оставьте мадемуазель Дастыхову в покое. Я только хотел убедиться, действительно ли вы подслушивали. И если б не ваш возраст, я влепил бы вам пару оплеух, ищейка проклятая!
И, оставив Квиса задыхаться от бешенства, Еник направляется к лавке строптивой мальчишеской походкой, будто вернувшись в годы своих юношеских теннисных побед.
День стоит душный, каких обычно во второй половине сентября не случается. Лето подняло напоследок свой стяг на самую верхушку флагштока. Такой бунт и вызов не могут остаться без возмездия. Но прежде чем оно пришло, устрашающий гнет низкого давления потребовал жертвы. Нейткова, которая уже более недели таскалась на работу, борясь с острыми болями в животе и в пояснице и в конце концов добитая ими, упала перед самым полуднем на каменный пол богадельни и окропила его кровью своего лона. Кровотечение было настолько обильным, что соседкам оставалось только ломать в отчаянии руки. Нейтек хмуро стоял среди них в каком-то мистическом ужасе; возможно, ему казалось, что это ринула кровь из всех ран, которые он нанес своей жене. Божка, обезумев от страха, кинулась за врачом. Маленький круглый доктор, к счастью, оказался дома. Он прикатил на своем дребезжащем автомобиле, раскаленном жарой и потому громыхающем больше обычного. Доктор разогнал женщин, выставил Нейтека и, оставив одну Божку, стал делать свое дело быстро и ловко, выкрикивая при этом затертые шуточки, чтоб разогнать девичий страх и подбодрить пациентку, которую покидала жизнь столь обильной струей. Помочь ей он был не в силах, необходимо поскорее везти в больницу, и кто знает, помогут ли ей и там. Оказав первую помощь, доктор приказал нести Нейткову в машину, подсадил к ней Божку и поехал в Худейёвице; он сделал это охотнее, чем можно было ожидать, так как это давало ему возможность ускользнуть от семейного обеда и попировать в отеле «Под короной».
Несчастье, поспособствовавшее чревоугодию лекаря, лишило обеда Эмануэля Квиса. В тот час, когда Нейткова рухнула на пороге богадельни, обычно приходила Божка и приносила ему обед из трактира «У лошадки». Квис, однако, этого не замечал, он вовсе не чувствовал голода. Духота сегодняшнего дня угнетает и его. Он сидит на своем обычном месте у распахнутого настежь окна, скрытый от посторонних глаз тюлевой занавеской, и смотрит неподвижным взглядом. Квис видел все, что произошло, и теперь наблюдает за Нейтеком, плюхнувшим на скамейку у входа после того, как автомобиль врача увез его жену. Сейчас он тупо сидит в этом горниле полуденного зноя, еще более усугубляемого отражающей его стеной. Небесные истопники работают на совесть, распахнутая топка выдыхает зной длинными ритмичными волнами. И струпья дряхлости и парши, проступающие на стене богадельни, поддаются ему и истаивают в давно исчезнувшей известке. На этой раскаленной плите жарится голова Нейтека. Алкоголь, распыленный в его крови и уже неразлучно соединенный с нею, вспыхнул синими язычками и помогает солнцу испепелять его бедный мозг, перебродивший на дрожжах неудовлетворенной страсти.