Бургомистр входит в спальню в каком-то ослеплении.
— Катя, — говорит он, потому что в эту минуту ничего другого сказать не может. Садится возле нее на постель и берет ее за руки. Порозовевшая пани Катержина улыбается.
— Я привела его назад, Рудо, — говорит она, и муж ей кивает.
— Никогда бы не поверил, что это возможно.
— Помнишь рассказ о человеке, который солнечным днем на вырубке хотел убить? Теперь к нему никогда не вернется такая мысль.
Рудольф Нольч на минуту утрачивает дар речи. Значит, она знала об этом все время и молчала. Потом решительно вглядывается ей в глаза и говорит:
— Почему бы она вернулась? Не будет причины.
Пани Катержина садится, обнимает его и целует долгим поцелуем.
— А сейчас, Рудо, поди раздвинь эти страшные черные шторы и завтра вели их снять. Здесь теперь поселится жизнь, здесь должно быть светло.
Солнце поднялось до цифры десять, но у него не хватает тепла, чтобы прогреть холодный воздух, который струится по бытеньским улицам из полей и лесов. Солнце освещает Бытень, вымытую вчерашней бурей и выметенную ночным ветром. На лотках перед трактиром «У лошадки» спорят яркими чистыми красками овощи и фрукты. Женщины в жакетах и платочках, с руками, сложенными на животах, в большинстве вполне округлых, рассуждают о минувшей ночи. Квис возвращается в город, приобретая новую ипостась, становится его вечным гражданином. Никто из непосредственных участников ничего не рассказывал, но все в Бытни знают обо всем. Что бы стало с этим тихим городком, какой опасности он избег? Слышали, Лида Дастыхова убежала вчера ночью из города? Уехала с ночным поездом. Это рассказал Тершик, он сам подавал ей в вагон чемоданчик. Почему? Говорят, чтобы играть в театре.
Да, Лида единственная преступила запретную черту своей любви в погоне за жизнью, которая содержит больше, чем может пережить один человек. Будить дремлющие судьбы и давать их другим. Как это так? Ведь никто не может жить один, все тянутся друг к другу. А что будет с Еником Гаразимом? Подумайте, женщины, ведь он бы с ней каши не сварил, коли дело такое, да и старики были против.
Полицейский Тлахач на краю тротуара раскачивается с носков на пятки, слушает эти разговоры и не говорит ни слова ни «за», ни «против». Он выглядит человеком, который знает больше других, но утратил былую разговорчивость.
Чистая Бытень светится в осеннем солнце, как корабль, миновавший бурю. Спокойствие возвращается в ее стены.
Только жернова женских языков перемалывают зерна событий больших и малых, и мохновский фонтан посреди площади прядет свою трехструйную песню о времени, которое несет дальше и дальше, навстречу новым дням и новым событиям, даже самые тихие города на свете.