— Боже мой, как хочется тебе поверить! Но если ты лжешь, то возлагаешь на себя куда большую ответственность, чем способна вынести.
Я видел, как маменька выпрямилась, ее спина и плечи будто оцепенели. Я не слышал, чтобы когда-нибудь еще она говорила тоном, к которому прибегла теперь. У меня от этого тона по телу побежали мурашки.
— К чему мне лгать? Будь добр, окажи мне такую любезность и объясни, что значат эти твои подозрения, странные вопросы и манера, как ты со мной разговариваешь нынче?
Отец втянул голову в плечи, на лице его отразились испуг, и покорность, и мольба, он схватил матушкину руку, стиснул ее в ладонях и поднес к губам.
Ничего этого я не должен был ни видеть, ни слышать, — ни торжествующей уверенно-спокойной лжи, ни легко побежденной правды и ответственности, ни бурной радости обманутого отца, уверовавшего, что он ошибся. Ни его покорнейшей мольбы о прощении.
Нет, лоточник Прах не умер; если не считать нескольких синяков и ссадин, с ним ничего худого не произошло, отлежится в постели, и все будет в порядке. Но деревянная нога его разлетелась в щепы, а от лотка остались одни осколки. Однако отчего это отцу взбрело на ум, будто я как-то связан с незадачей, приключившейся с лоточником? В подъезде дома Франтик Мунзар попал в руки спешивших за доктором людей, тогда уже всем стало известно, что кто-то распилил Прахову деревянную ногу. На Франтика никто бы не обратил внимания, если бы из-под пиджака у него не выпала пилка.
— Это была наша пилка, — объяснил маменьке отец, — пилка с нашего склада, пропажу которой обнаружили только сегодня утром. Ты можешь себе представить, как я перепугался и какая догадка тут же мелькнула у меня в уме?
— Возможно, — спокойно согласилась маменька. — С первого взгляда все именно так и выглядит. Однако мальчишка мог взять ее где угодно, он хвостом ходит за Карелом. Но что он сам говорит?
— Молчит, как зарезанный, — взволнованно отозвался отец. — Даже побоями от него не добились ни слова.
— Откуда нам знать, чего ему взбрело в голову идти сюда от Анежского монастыря и выкинуть этакую мерзость, — словно в раздумье, произнесла маменька. — Может быть, Прах ткнул его на улице своей палкой. Говорят, он бешеный.
— Конечно, и такое допустимо тоже, — предположил отец. — Но как бы там ни было, я похлопочу о новом протезе для Праха и возмещу убытки.
— Да, пожалуй, я полагаю, это ты можешь сделать, — согласилась маменька.
А Франтик по-прежнему упорно молчал, «будто зарезанный», как выразился мой отец, побои его только ожесточили, он молчал и был отдан в исправительный дом к великой печали учителя Зимака и директора школы. Тщетно пытались они этому воспрепятствовать. Сын алкоголика, который своей хулиганской выходкой чуть не отправил на тот свет хромого старика, — наверное, разъяснили им. Нет, господа, такому ребенку не место среди нормальных детей.