— Мое почтенье. Что же хорошего вы принесли?
Иногда оттуда доносятся и звуки фортепьяно, прилепившегося к стене в глубине канцелярии, дядя сам судит о том, что ему предложили, прежде чем отдать кому-нибудь из своих советчиков. А иногда торопится закрыть двери, и посетитель волнуется и выкрикивает горькие слова о том, как с ним неблагородно обошлись, швыряет нищенский гонорар и твердит о злодействе.
Дядя часто приглашает меня присутствовать при переговорах, желая, чтобы я основательно вник во все составные части его предприятия. Я вижу, как растет его богатство, как осмотрительно он высевает сотенные гонорары, чтобы собрать тысячи, невзирая на протесты и угрозы своих жертв. Он отпускает их повергнутыми в отчаянье, равнодушно пожимая плечами, ибо знает, что они вернутся, фирма Методея Куклы влечет, гарантирует и подтверждает непреложную ценность их творений. Говорят, что между собой музыканты прозвали его «акула», иногда он получает анонимки, где авторы дают волю своему возмущению. Дядя зовет меня и с усмешкой читает их вслух. Они его не задевают, он расценивает их как проявление ребячества музыкантов и их распущенности.
— Тебе нужно знать, каковы они, — добавляет он при этом. — Горячи, не знают чура, и каждый считает, что он — только он один на свете, а остальные недостойны быть пылью на его башмаке. Ругаются, а потом идут опять, сознают, что без меня они — нули. Большинство из них я создал сам, да, да, именно создал.
Я становлюсь свидетелем того, как сочинения, рождаемые зачастую в сомнениях и муках либо вылившиеся из глубины восторженной души, произведения, созданные, чтобы потрясти людские сердца красотой и заронить в них зерно мучительной жажды страсти, становятся предметом мошенничества, сговора и торга, как всякий иной товар. Ах, это мне нравится! Я мечтаю сидеть на дядином месте и видеть пред собой мужчин, которые, возможно, когда-нибудь достигнут небывалых высот, но пока выпрашивают, молят, канючат, клянчат, угрожают и неистовствуют, выбивая у меня гонорар, хотя бы на сотню, хотя бы на пятьдесят крон побольше.
У себя на чердаке я размышляю об увиденном. Я в добрых отношениях с небесами, простирающимися над моей головой, и презираю людей, которых попираю ногами. Одиночество перестает тяготить меня, я нахожу в нем наслаждение. Я обрел цель жизни и ищу пути достичь ее. Никто из прежних моих приятелей теперь не узнал бы меня. Тетя, изредка поглаживая меня по руке, шепчет:
— Ты славно держишься, мальчик.
Дядин взгляд все пытливее — видно, он не ждал от меня этого и теперь пребывает в недоумении. Он гордится своим знанием людей, еще не хочет сдаваться, он подозрителен, но не показывает виду. Ему не на что пожаловаться. Я безропотно исполняю все, что он ни прикажет, больше того, я выискиваю себе работу, забиваю голову всяческой премудростью, служащие косятся на меня, словно говоря: «Хорошенькую гниду нам сюда посадили».