Взбеленилась Варвара, голосом взвыла:
— Злодей, злодей ты! К чему же ты сам-то меня на поругание ведешь к зверю нашему? Есть ли крест на вороту у тебя?
Неловко, нехорошо ловчему.
— Да ты, слышь, дура, не бойся. Он не тронет тебя… Поспрошать тебя о чем-то хочет.
И около часу ночи приволок ее насильно в знакомую ехменьевцам комнату.
Упиралась она, плакала, а «милый» ее — Сергунька — подталкивал:
— Говорю тебе, не бойся ничего! Дура!
— Зачем же тогда? Охо-хо-хо!
— А про то от барина узнаешь.
«Проба» лютого помещика. Объяснение с женой
В красной шелковой косоворотке сидит на высоком сафьяновом кресле зверь-человек. Ехменьев уже пьян.
— Ну, привел?
— Привел, благодетель.
Жарко в комнате барина. Так жарко, что дух спирает. А ему, барину, нипочем. Смеется, хохочет отвратительным смехом.
«Га! Меня перехитрить задумал, славный господин Путилин! Врешь, сыскная приказная строка! Я тебя перехитрю! Хитер ты, а я тебе нос утру!»
Бормочет, радуется.
— Помнишь план мой, указ, Сергунька?
— Помню.
Молчание.
— Скажи же мне, поклянись страшной вековечной клятвой: правда то, что ты видел, как супруга моя, Евдокия Николаевна, с братом управляющего моего целовалась?
Спрашивает, а у самого пена изо рта показывается.
— Правда.
— Видел?
— Видел.
— Клянешься?
И, встав с кресла, подошел к ловчему. Сгреб его рукой за шиворот, грудь ходуном ходит.
— Клянусь, батюшка-благодетель, Евграф Игнатьевич.
— Проклятая! Ну так слушай, Сергунька: душу из нее измотаю, жилу по жиле вытяну… Нашел я «место» ее больное, хуже ножа острого будет. Эй, веди сюда Варвару, устрой ты мне над ней пробу. Озолочу!
— Неужто до смерти? А тогда…
— Ответа боишься? Разве меня не знаешь? Разве мало мы с тобой концов в воду схоронили?
И послышался глухой-глухой голос ловчего:
— За что бы… жалко… В чем провинилась…
— Ну хорошо. Тебя любя, дозволяю не до смерти. Пойми ты, важно мне проверку сделать.
Ловчий на минуту скрылся.
И вдруг, очень скоро, в загульной комнате появилась совершенно раздетая Варвара.
Ужас, страх кривит лицо красивой молодухи.
— А ну-ка ее пыткой Ивана Грозного! — исступленно заревел Ехменьев. И даже в ладоши забил.
Бросился к Варваре ловчий Сергунька.
— Ай-ай! Что ты делаешь?! Ох, не могу, ох, оставь!
Безумно страшный крик прокатился по жаркой комнате.
А что же делал ловчий Сергунька?
Да ничего страшного: просто щекотал бедную женщину.
— Так-так! Возьми ее под бока! Еще, еще!
И послушный велению своего барина, раб продолжал свою «заплечную» работу.
Сначала ему было неприятно, тяжело: ведь он любил эту молодую женщину. За что он ее мучает? Но мало-помалу зверь, проклятый, постыдный зверь, живущий в душе каждого палача, хотя бы и подневольного, стал просыпаться в этом детище тьмы, вековечной российской власти тьмы.