Лучший мир (Злотников) - страница 173

. Причём у советской стороны откуда-то оказались материалы, позволившие довольно быстро идентифицировать практически весь состав финских диверсантов. Фамилии, звания, в каком подразделении проходили службу… короче, всё, вплоть до фотографий данных финских военнослужащих, выходящих из здания Pddmaja[139] либо просто пьющих кофе в уличных кафе или ресторанчиках Хельсинки, будучи облачёнными в военную форму. Да и пленные, слегка позапиравшись, также публично подтвердили свою национальную принадлежность. Ой, похоже, Сева Меркулов занимался далеко не только репрессированными… СССР тут же прервал отвод войск и предъявил Финляндии ультиматум. Международная общественность также слегка притихла и поинтересовалась у финнов: а что это за фигню они спороли? Финны, чья попытка публичного отрицания была очень быстро похоронена под ворохом неопровержимых доказательств, робко оправдывались, что, мол, никаких диверсионных действий не планировалось, а задачей разведывательной группы было только убедиться в том, что советские войска действительно отводятся от линии границы.

Подобная суета продолжалась до двенадцатого декабря, когда громом среди ясного неба прозвучал подрыв плотины Нижне-Свирской гидроэлектростанции. Кадры с буксиром, завалившимся набок в обезвоженном шлюзе, обошли все газеты мира… «Опозорившееся» НКВД довольно быстро реабилитировалось, сев на хвост отходящим диверсантам и в процессе преследования уничтожив их всех до одного. И никто не удивился тому, что диверсионная группа, совершившая это, также оказалась финской. Как и наличию у Советов очередной «пачки» доказательств, полностью подтверждающих данный факт… И хотя пара-тройка «жёлтых» финских газетёнок попыталась поднять бучу насчёт того, что плотину взорвали сами русские, а несчастных финских sotilas захватили и убили заранее, чтобы спихнуть на них вину за эту диверсию и создать повод для войны, им никто не поверил. Уж слишком притянутой за уши выглядела подобная версия после захвата первой группы и публичных признаний взятых в плен диверсантов из её состава. Так что война стала практически неизбежной.

Бои начались уже пятнадцатого декабря, но первый месяц с лишним носили характер не слишком долгих, но весьма интенсивных артиллерийских и авиационных налётов, а также схваток советских и финских лыжников, в процессе которых финнов довольно быстро оттеснили вплотную к линии Маннергейма. Да-да, к началу войны в РККА было сформировано ажно шесть лыжных батальонов НКВД[140], действовавших на этом фронте вполне себе успешно. Да и стрелковые дивизии в этом такте также оказались в достаточном объёме снабжены и лыжами, и зимним обмундированием, и даже неким специализированным снаряжением и техникой, типа нарт с собачьими упряжками и транспортных аэросаней… В тылу же фронта инженерные и железнодорожные части РККА всё это время лихорадочно строили рельсовые позиции для сверхтяжёлой артиллерии, представленной железнодорожными орудиями калибра триста пятьдесят шесть и двести восемьдесят три миллиметра. Четырнадцатидюймовки остались в наследство от перестроенного в авианосец «Измаила», а одиннадцатидюймовки с тридцать третьего года производились серийно в качестве главного калибра тяжёлых крейсеров… В принципе, вклад именно этих монстров в разрушение дотов линии Маннергейма оказался не определяющим, существенную, если не большую часть работы выполнили двухсотвосьмидесятимиллиметровые мортиры и двухсоттрёхмиллиметровые гаубицы артиллерии РВГК, а также корпусные шестидюймовые гаубицы-пушки, но более всего «пропиарили» именно их. Даже иностранных корреспондентов на позиции привозили… Так что, когда РККА в середине января наконец-то перешла в массированное наступление, у большинства заинтересованных сторон сложилось впечатление, что основной причиной прорыва «неприступной» линии Маннергейма явилось широкое использование таких впечатляющих калибров. Именно у всех. Потому что даже финны именно этим оправдывали своё поражение в «приграничной битве» и то, что доты-миллионники линии Маннергейма так и не смогли достойно выполнить то, ради чего вся Финляндия так упорно и истово, отказывая себе во многом, их строила…