День своих именин и рождения встретил и провожу хорошо. Вчера вымылся, одел все чистое, пахнущее воздухом, зажег лампадочку, вспомнил всех Вас, вспомнил ушедших. Часов в 9 затопил камин и слушал Моцарта "Дон Жуана". Утром сегодня праздничный кофе с пирожками и праздничным настроением, а затем большая почта и какие-то посетители. К обеду — заведующий райздравотделом, выпили по рюмке водки, после обеда кофе и разговоры о делах. Второго в 10 утра пойду в больницу и приступлю к работе.
Получена физиотерапевтическая аппаратура, выписаны медицинские журналы и, что самое главное, есть желание улучшать положение. Вот мы и начнем потихонечку двигаться вперед, и Таруса в этом движении приобретет свой смысл и свое назначение.
Новый год я никак не буду встречать — никого не хочу и никуда не хочу. Я почитаю лежа на своем диване, и буду знать, что Вы собрались и вспоминаете меня. Этого мне и достаточно».
В тот же день. «Милый дядя Миша! Что же это за встреча Нового года без Вас? Быть может, для первого года не нужно такой большой дозы Тарусы? И не пожить ли Вам в Москве лютые и скучные месяцы — январь, февраль? Нам кажется, что Вам рано уходить в воспоминания и "созерцания", а сейчас в Тарусе больше и делать нечего. Пускай Вы и уверяете, что никогда не скучаете, ладно, но зато грустите, вероятно, там в большой дозе. Не понравилось нам и Ваше стихотворение — пожелание себе:
В лесу болото,
А также мох.
Родился кто-то,
Потом издох.
Словом, просим Вас — спасайтесь сюда от заснеженного одиночества в Тарусе. Возобновили бы старые, завязали бы новые связи. А так, что не говорите, а Вашу жизнь в Тарусе иначе как "отшельничеством" не назовешь. Кстати, Игумнов очень часто и много стал играть — не иначе, как после Тарусы помолодел. Желаем, чтобы и на Вас Таруса произвела молодящее действие — это наше Вам новогоднее пожелание.
Теперь о Вашей книге. Прочитали мы ее запоем, взволновала она нас очень. Галю потрясли две главы — "Кронштадт" и "Тюрьма". Она долго находилась под впечатлением этих станиц. Мое общее впечатление от Вашей повести таково, что Вам стоило ее писать. В книге много истинно художественных зарисовок. Безусловно, очень хороши "Острогожск" и сильная страшная глава "Тюрьма". Симпатии к людям у нас с Галюшкой тоже оказались общие: бабушка Екатерина Матвеевна, игуменья Афанасия, конечно, Коншин, умная и приятная Вревская. Тот профессор, что шагал босиком по лужам, Печкин, студент в тюрьме и еще, еще. Обижены мы за Игумнова и дядю Володю, которых вы даете вскользь. Как хорошо Вы сказали о "спокойном достоинстве нашей матери". Конечно, интересны главы о детстве. Прекрасно отображена в Вашей книге эпоха и Вашим описанием, и особенно письмами, которые так ярко иллюстрируют, что "бытие определяет сознание". Хороши страницы о войне — кратко, но ярко. Словом, нам эта книга очень интересна, потому что там все родное и все близкое.