Спасибо за приглашение приехать к тебе. Сделал бы это с удовольствием, но я пока работаю, и хотя зарабатываю очень немного, но все же чувствую себя самостоятельным человеком, да и морально чувствую себя лучше. В феврале мне минуло 73 года, и если верно изречение какого-то философа, "что тот, кто не боится смерти, тот почти всемогущ", то я могу считать себя таковым. Единственное мое удовольствие — это чтение. За эти годы я многое перечитал и всего больше люблю историю и мемуары.
Будешь в Москве — приходи вечерком попить чайку по-прежнему, по-старому».
И второе примирение. На страницах о «Владимире» я упоминал о знакомстве с Анною Сергеевной Шереметевой-Сабуровой и ее дочерью Ксенией Александровной. Знакомство это было мне интересно и приятно, и я с удовольствием бывал у них и приглядывался к людям чуждого и недоступного мне раньше мира. Под конец же пребывания моего во Владимире я перестал навещать их и уехал, не попрощавшись. Вызвано это было условиями политической обстановки» и некоторою болтливостью Ксении Александровны. Текущею весною дошли до меня слухи о болезни Анны Сергеевны, и я написал ей. Вот, что я получил в ответ.
«Многоуважаемый М. М.! Ваше письмо получила. Не думала я, что Вы когда-либо напишете. Жаль, что поздно. Мама уже нет. Мое горе безутешно. Все это произошло так неожиданно. Последнее время мы жили гораздо лучше (после денежной реформы). Мама чувствовала себя хорошо. Давала уроки, читала, писала и получала письма от старых друзей и двух племянников — Андрея Гудовича и Василия Шереметева. Мама восемь дней мучилась. У нее отнялись язык и правая рука. Лечили ее плохо и невнимательно. И вот она не вынесла.
Не думайте, что мама ушла с недобрым чувством к Вам. Нет, этого не было. Еще на этой Пасхе мама сказала: "Он еще к нам вернется"…
Мама всегда говорила, что в смерти нет ничего мрачного. И действительно, отпевание моей дорогой матери не было мрачным. Она лежала во всем белом, в белых цветах (только что распустились вишни и черемуха), с прекрасным покойным лицом, и совсем молодым к тому же. И выражение лица совершенное особенное, какое-то светлое. Отпевал ее епископ Онисим. Пел дивный хор. Все вышли в белых облачениях и пели "Христос Воскрес". Мама умерла на Пасхе. Народу на отпевании было очень много. И за такое отпевание мама с меня никто не взял ни копейки. И это все сделал епископ Онисим за свой счет.
Желаю Вам всего хорошего. К.Сабурова».
Переписка с моими старыми друзьями и корреспондентами так же была оживлена, как и прошлые годы.
Сергей Коншин после Колымы осел в Кировограде и там напрягал свои силы в борьбе за существование: «Мой дорогой и верный друг! Приехать из Колымы — это еще не все. Там я представлял' себе все гораздо проще и доступнее — "лишь бы море переплыть"… А житейское море гораздо бурливее, опаснее и глубже. Но все-таки я должен и его переплыть, прежде чем "вечные воды" поглотят меня…».