Милый мягкий нрав А. В., самый его вид «христосика», вызывали к нему общую симпатию. Он был самым ярким представителем художественной богемы. Пришли хрущевские времена — А. В. был восстановлен в партии. Получил хорошую пенсию и возможность лечиться в санаториях. Но… все это было уже поздно. Похоронили его на Новодевичьем кладбище.
В.И.Микулин, кавалерист. Большой закалки человек и больших способностей, не вызывал к себе такого участия, как Григорьев. В нем была и порода, и кавалерийский гонор, и знание трех европейских языков, и мастерство на все руки. Работал он часовщиком, слесарем, электриком, фотографом. Жил в ужасных условиях. Одет был в рубище. Слегка прихрамывал на одну ногу и был колоритной и страшной фигурой нашего времени. Мы часто встречались с ним. Он взял на свое попечение всю техническую часть моего дома. Он не жаловался. Не роптал. Но все время боролся за восстановление своих прав гражданина и воинского звания. Он писал умно и дерзко в разные инстанции. И в конце концов победил: ему дали чин полковника и хорошую пенсию, а затем вскоре и место на Тарусском кладбище.
Зимою этого года я как-то спустился в город. В центре города слышу крик: «Доктор Мелентьев, доктор…» Ищу глазами — кто, а навстречу мне спешит «полтора Ивана». На нем еще милицейская форма, но уже без погон и в таком беспорядке, что сразу видно — не служака. «Я хотел к тебе домой сходить, попросить у тебя прощения. Но ведь я тебе ничего плохого не делал? Правда, не делал?» Выпимши. Крепко жмет мне руку и не выпускает ее. А глаза детские, безвольные. И головка у этого «полтора» маленькая. И улыбка просящая, жалкая. «Я не обиделся на Вас, я понимал, что приходите Вы ко мне не по своей воле». — «Да Вы ничего плохого мне и не причинили. Спасибо Вам за это». С тех пор мы стали друзьями с ним.
К концу этого же пятьдесят третьего года ясно определилось, что отставить меня от больницы было легче, чем отставить больных от меня. Я никогда не занимался частной практикой. Не любил ее. При некоторых положениях осуждал ее, ну а вот жизнь привела меня к ней. Я ее не искал. Я нигде не объявлял о приеме у меня на дому, а больные шли и сами установили мне гонорар. Деньги мне были нужны, но я не гнался за ними. И часто, где я видел бедность, я не брал. Так вот и пошло — даже и по сегодняшний день.
Глава четвертая. ТАРУСА (1954–1957)
Годы 1954, 1955, 1956, 1957 прошли спокойно. В стране после «культа личности» режим стал человечнее. Условия жизни медленно, но налаживались. Питание «рвотиками и кавардашками» отходило в прошлое. И даже в Тарусе стало как-то обстраиваться, заботиться о благоустройстве города, приводить в порядок шоссе до Серпухова. И в Москву стало возможно доехать не за 12 часов, как раньше, а за три с половиной, за четыре часа. Много последнему делу помог своею статьею в «Правде» писатель К.Г.Паустовский. Он купил в Тарусе полдомика и обратил на нее внимание властей предержащих.