Возможно, что эта новая порода людей будет специалистами «узкого профиля», не будет иметь широкого общего развития… Не беда, лишь были бы здоровы и телом, и духом.
Гуляя в окрестностях Тарусы, студенты натолкнулись на целое поле неубранной кукурузы, уже сильно подмороженной. До сих пор колхозы не вырыли картофель. А осень стояла сухая, теплая. Ходит такая частушка:
Я с миленочком гуляла от утра и до утра,
А картошку нам копали из Москвы инженера.
Очень скудно с продуктами в Тарусе. И не то, что в этом году, а все годы. В магазинах кроме консервов и водки нет ничего. К «Октябрю» какая-то часть населения с боем получила по поллитра подсолнечного масла и по килограмму сахару. Белого хлеба нет и в помине.
Наступил 1956 год.
Двадцатого февраля отпраздновали восьмидесятилетие брата Луки Михайловича. Этот бывший крупный коммерсант, богач и по сие время не растерял своих даров ума и сердца. Он много читает и с большим разбором. Внимательно следит за жизнью в стране. Самостоятелен в своем мышлении и восприятии сущего. Не брюзжит. О, нет. Он давно пересмотрел установки прежней жизни, внимательно прочитал Ленина, считает себя его последователем и хочет только одного — большей честности в руководстве и труде.
На майские праздники приехали ко мне в Тарусу Толстые — Сергей Сергеевич с женою Верою Хрисанфовной. В Москве мы встречались неоднократно, и я бывал у них каждый свой приезд в Москву. Он — профессор английского языка в Институте международных отношений. Она — переводчица. Это очень милая и дружная пара. Религиозная, скромная, не совсем обычная в общем понимании этого слова. И обстановка их квартиры со старыми семейными портретами, старою мебелью, книжными шкафами и видами (маслом) Ясной Поляны — тоже выпадает из общего ряда. Сергей Сергеевич несколько восторжен и суетлив, скороговорчив. Вера Хрисанфовна — покойна. Нетороплива, и в ней наблюдается какая-то застарелая усталость. Надломленность.
Их записи у меня в тетради для посетителей отражают их очень ярко.
Сергей Сергеевич размашистым, порывистым почерком, написал:
«Чего хочет сердце человеческое? Оно хочет прежде всего тепла и ласки. Трудно представить себе большое тепло и большую ласку, чем, которые дает Михаил Михайлович.
Чего хочет душа человеческая? В наше время душа человеческая, может быть, хочет больше всего — покоя, отдыха…
Чего жаждет ум человеческий? Он жаждет больше всего умной сочувственной беседы, беседы с таким собеседником, который и слушает, и сам говорит…
Чего, наконец, жаждет тело человеческое? Увы, столь многого, что это трудно перечислить…»