– Возможно, вам не понравится мой тост, но я хотел бы выпить за то, чтобы все наши жертвы были оправданы. А лучше всего – чтобы нам не пришлось их приносить. – Он выразительно кивнул на то, что осталось от его ног.
Кеша не блеснул оригинальностью, предложив выпить за мир, но никто не стал шутить по этому поводу.
Вера Ильинична сказала, что пьет за примирение. После вина она порозовела и помолодела. Голоса стали громче, речи – свободнее.
– Не понимаю я новомодных словесных выкрутасов, – признался Иван Ильич, морща лоб. – Зачем нарком, когда есть слово министр? А эти ужасные сокращения… Крымжилсоюз, райпромкредит, госколбасторг… Тьфу! Ну ведь режет же слух…
Опалин сидел с приятной тяжестью в желудке и думал, что его накормили до отвала, чтобы он не задавал вопросов.
Неожиданно лохматая собака хозяев вбежала в комнату и нырнула под стол.
– Что это с ней? – с удивлением спросил Иван Ильич.
Его сестра поднялась с места и подошла к окну. Свет в комнате померк, и неожиданно сделалось почти темно.
– С моря идет гроза, – сказала Вера Ильинична и стала закрывать ставни и задвигать шпингалеты.
Вокруг домика засвистел ветер. Он бился в стены, рвал стебли глициний, раскачивал деревья в саду. Черная туча неслась на Гурзуф, и в центре ее что-то грозно шкворчало и отсвечивало золотом. Картечью рассыпался гром, и дождь стал сплошной стеной от неба до земли.
Кеша приподнялся с места.
– Ты куда? – спросил Опалин.
– Машина… – пробормотал шофер.
– Ты же ее под деревом оставил. Будем надеяться, что ее не зальет…
– Не ходите наружу, не надо, – умоляюще шепнула Вера Ильинична.
Где-то над Мертвой долиной сверкнула молния, и гром загрохотал так, что у всех присутствующих заложило уши. Хозяйка дома вышла и вернулась с керосиновой лампой, которую поставила на стол.
Все молчали, и только было слышно, как тикают часы в соседней комнате да снаружи неистовствует гроза.
Вера Ильинична стала собирать посуду, Опалин хотел ей помочь, но Кеша опередил его.
– Ах, ну что вы, не надо, я сама… Впрочем, если вы донесете до кухни…
Они ушли.
Иван Ильич рассеянно барабанил пальцами по столу, глядя мимо Опалина в угол.
– Если вы не хотите говорить со мной о смерти вашего брата, не говорите, – решился Опалин. – Вам кто-то угрожал?
– С чего вы взяли? – буркнул Иван Ильич.
– С тех пор, как я переступил порог вашего дома, вы говорите о чем угодно, только не о вашем брате Максиме Ильиче. А между тем, когда у людей убивают кого-то из близких, они жаждут справедливости – и уж точно не молчат.
– Никакой справедливости не существует, – мрачно ответил Иван Ильич и вздохнул. – Я говорил ему, что ничем хорошим это не кончится. Но брат ненавидел Гурзуф. Он хотел вернуться домой, в Ялту.