– Круг его знакомств проверили?
– Проверяют. Да он фотограф, всех снимал. Уже некоторые Парамонову звонили и намекали, что он палку перегнул… Это что такое?
Где-то залаяла собака, вскоре к ней присоединились еще несколько, и неожиданно лай перешел в протяжный, вынимающий душу вой.
Опалин не считал себя суеверным, но собачий вой всегда производил на него тяжелое впечатление, и от юноши не укрылось, что Селиванов тоже поморщился.
– В детском санатории по соседству несколько собак, – сказал больной, – их держат для игр… Может быть, это они, а может, и нет. Ты слышишь?
– У меня от этого проклятого звука мурашки по коже, – буркнул Иван, ежась.
– Да я не про собак. Ты что, не слышишь, как гудит море? У него звук изменился.
Опалину сделалось не по себе. Он где-то читал или слышал, что умирающие подвержены различным галлюцинациям. А Стабровский ведь обещал ему, чуть ли не клялся, что Вася проживет еще год, если не больше.
Лжец, никчемный лжец, как и все, кто…
– Что-то назревает, – сказал больной. – Почему ты так смотришь на меня?
– Хочешь, я провожу тебя в дом? – вырвалось у Опалина.
«Если ему станет плохо… если он упадет… успею ли я позвать на помощь? В санатории все было бы намного проще…»
– Здесь гораздо лучше, – заметил Селиванов. – Не беспокойся обо мне, беспокойся лучше о себе.
– Извини, но я буду беспокоиться о тех, о ком считаю нужным, – сердито ответил Иван.
– И причинять добро силой, – заметил больной со смешком. – Ах, Ваня, как это на тебя похоже. Я ведь уже говорил тебе, что навязанное добро всегда воспринимается как зло. Вот и теперь ты думаешь меня осчастливить, запихав в этот никчемный бывший дворец какого-то никчемного бывшего князя… или еще кого-то бывшего. Знаешь, как наш комбриг его прозвал? Мавзолей. По-моему, очень остроумно… Ваня, ну уж комбрига ты не мог не заметить, он тут один такой.
– Я понял, о ком ты говоришь, – пробормотал Опалин.
Он был рад, что Селиванов неправильно истолковал выражение его лица.
Иван знал, что ему мало что удается скрыть, и ему уже не раз пеняли, что у него физиономия как открытая книга, а некоторые товарищи и вовсе считали, что по этой причине он не подходит для оперативной работы. Но сейчас его больше всего мучило, что он угодил в ловушку.
Обнаружив у себя в кармане «Алмазную гору», он весь извелся.
Сначала он решил идти к Парамонову и отдать ему находку, но тотчас же вспомнил о пустом спичечном коробке и отказался от этой мысли.
Не имело никакого смысла отдавать баснословную драгоценность тому, кому было жаль для тебя паршивого коробка спичек.