Еремин посмотрел на нее и отвернулся, демонстрируя свой безупречный профиль, и от этого ей стало еще более горько.
– Володя, – кричал меж тем режиссер, – бери мегафон и становись на мое место! Будешь командовать… Эдмунд Адамыч, честное слово, если ты и на этот раз запорешь съемку…
– Я разрешаю вам меня расстрелять, – поспешно ответил оператор.
– Эдмунд, я серьезно… Смотри у меня!
Все засуетились, все разом пришло в движение.
«И это – кино… – думал изумленный Опалин, – ничего не понимаю…»
Темноволосая девушка с длинной шеей беззвучно плакала, отвернувшись к стене, и он видел, как вздрагивают ее плечи; но никто даже внимания на нее не обращал, словно так и было нужно.
– На аппарате – есть…
– Начали!
Стихает гудящая толпа. И где-то там наверху человек, распластавшись под канатом, протянутым между домами, начинает свой смертельно опасный путь.
Винтер рассчитывал на свою спортивную выучку, на боксерское прошлое – но не учел несколько существенных моментов.
Худому стройному Володе было значительно легче перемещать свой вес в воздухе, а немецкая дисциплина и методичность довершили дело. Режиссер же был крупнее, ему приходилось нелегко, и где-то на половине пути он неожиданно обнаружил, что силы иссякли.
Он повис в воздухе, цепляясь руками и ногами за проклятый канат, и нечаянно посмотрел вниз.
Там качалась улица, глазевшая на него пестрым пятном толпы – безликой и, как он внезапно осознал, враждебной.
Володя что-то кричал в мегафон, но у Бориса звенело в ушах, и он не мог разобрать ни слова. Собрав в кулак всю волю, он попытался ползти дальше – и вспотевшие ладони подвели его. Он сорвался и повис на страховочном тросе, тщетно пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь. В следующее мгновение он услышал, как трещит под его весом страховочный трос, готовый лопнуть.
Улица взорвалась беспорядочными криками, разлетевшимися в стороны, как стекло разбитой бутылки. Почему-то в это мгновение Борис не думал ни о жене, ни даже о дочери; не думал он и о работе, которую любил больше всего на свете и которой дорожил, несмотря ни на что.
– Мама, – вырвалось у него.
Страховочный трос лопнул, и Борис Винтер полетел вниз с высоты четвертого этажа.
Только такая сво… сво… своевольная личность, как вы…
Из фильма «Дон Диего и Пелагея» (1927)
У Матвея Семеновича выдался чрезвычайно хлопотный день.
Ему звонили по телефону, подстерегали в коридоре гостиницы, хватали за рукав на улице – одним словом, всячески досаждали, причем с одним и тем же набором реплик, которые он вскоре выучил наизусть.
– Ах, какой ужас! Что же теперь будет?