— Вы прикажете, чтоб их сюда пригнали, или нам самим за это дело браться?
— Куда угнаны шахтные вагоны? спросил Дитрих у Фофы.
— На станцию Зверево.
— Это сложнее, — скептически развел руками Дитрих. — Я надеюсь, что нам удастся что-то сделать.
— Плату от меня какую потребуете? — спросил Вишняков.
— Какая плата! — напряженно улыбнулся Дитрих.
— Как и положено по вашей науке: вы — мне, я — вам. Коммерция!
— О-о, что вы! Это мой долг. Цель моей поездки заключалась в том, чтобы поговорить о шахтном хозяйстве.
Дитрих поднялся.
— Еще один вопрос, — остановил его Вишняков.
— Пожалуйста, я к вашим услугам.
— Где вас можно повидать в случае надобности?
— Трудно сказать, — уклончиво протянул Дитрих. — Весь Донецкий бассейн! Дела заставляют ездить. Феофан Юрьевич вместе со мной, — поспешно добавил он.
«Не желает открывать местожительство, прячется, — заключил Вишняков и не стал настаивать. — От Трофима можно узнать в случае надобности».
— Генерал Каледин не запрещает вам видеться с большевиками? — спросил он, ожидая, пока Дитрих натянет полушубок.
— Мы ведь не состоим на службе в Войске Донском, — резко ответил Дитрих.
Резкость показалась ему, должно быть, неуместной, и он улыбнулся Вишнякову.
— Я очень рад, что познакомился с вами. Наш разговор не рассеял наших сомнений. Такова природа того, что произошло между рабочими и капиталистами. Надеюсь, мы оба это понимаем. А это уже много значит. Остались бы в сохранности шахты и заводы.
— Останутся! А вот планы горных работ с собой увезли штейгера, — напомнил вдогонку Вишняков. — Велите вернуть!
— Да, да, это будет сделано непременно, — пообещал Дитрих.
Вишняков досадливо поморщился: у него было такое чувство, как будто он побывал на чужом пиру, — и места мало, и гости косятся. В глазах мелькали темные пятна — от голода, наверно. Сколько дней уже не удается поесть горячего. А с утра постоянно приходится уходить голодным. Во рту деревенеет язык от курения, под ложечкой сосет, десны ломит. «А мои гости — сытые, небось пообедали с мясом перед поездкой к большевистскому председателю Совета. На тощий желудок хитрости в голову не идут», В чем состояла главная хитрость Дитриха, Вишняков так и не мог догадаться.
Резко повернувшись, чтоб сбросить с себя усталость, Вишняков вышел из штейгерского дома.
На складском дворе вовсю кипела работа. Уголь сваливали вдоль железнодорожной колеи. Над двором держалось пыльное облако. Снег давно посерел, а сугробы будто понакрывало черными тяжелыми накидками. В воздухе пахло гарью и угольной пылью. Возле возгоревшегося отвала дышать было тяжело. И растаскивать уголь было трудно. Но никто не жаловался. Всех захватила общая работа. Она была как поход в строю, требующий силы и выносливости, умения не отставать и весело переносить трудности.