В развороченном черном капище слышались шутки:
— Погладь, погладь ему спину лопатой, может, он желает того!
— Погладишь, а он и уснет тут, в тепле!
— Говорят, Черенков повернул в сторону — Алены забоялся!
— У Надежды для храбрости теперь угощается!
— Сытых Алена не любит, ей подавай голодных!
— А ты почем знаешь? Ты-то в голодных и ходить не умеешь!
— Ох, живем скверно, да работаем верно…
— Слышь, а их благородие откуда произошло? Благо родит. А Каледин сучек и кобелей бешеных родит. Чего ж это он — благородие?
— У Михи спроси — он все знает. Намедни поздоровкался: «Гут так!» Чтоб тебе треснуло — от немцев всему научился!
— А величество откуда?.. Вели честно. Понятно? Не повелел честно — под зад, как царя Николая!
— Здоров ты придумывать! Ну-ка, бери носилки, тяжесть — она голову от мусора очищает!..
— Ох, ладно, да только смрадно… Господи, помоги!..
Возле отвала, где работали военнопленные, слышались ритмичное гудение и слова незнакомой песни:
Игра коло, игра коло надвадесет идва,
У том колу, у том колу липа Мара игра…
Катерина подняла голову, прислушиваясь. Несмотря на то, что она пришла на грязную работу, она была в чистой поддевке, подпоясанной розовым матерчатым пояском, в клетчатом платке и в такой же юбке. Опершись на лопату, она тихо улыбалась тому, как пленные поют и раскачиваются в такт песне. Рядом работала длиннорукая Алена. Она слушала пение и тоже посмеивалась: песня шутливо молодая, даже детская, а — интересно.
Игра коло, игра коло натридесет итри…
Катерина сделала несколько шагов в их сторону. Кодинский заметил это и позвал:
— Пани Катерина, прошам до нашого гурту!
— Боюсь к вам идти!
— Матка боска, чому?
— Вы скоро, наверно, в пляс пойдете. А мне страх тоже хочется поплясать!
— Албоз, пани? С вами — до смерти!
Кодинский пошел ей навстречу, зачарованно глядя в ее глаза. Катерина видела, как побледнели у него крылышки ноздрей, как задрожали и приоткрылись губы. «Совсем ошалели без своих паненок», — строго подумала Катерина.
— Танцолни, Катерина!
— Просим!
— Будите так добри, пани Катерина!
Кодинский сделал два шага и взял ее за руку.
— С ума посходили! — засмеялась она.
— Добре миесце для танку, — взволнованно прошептал Кодинский и крикнул: — Музыка!
Мирослав взмахнул лопатой, все загудели что-то наподобие «Краковяка». Мирослав кивнул головой Кодинскому и запел в такт по-русски:
В годы нашей первой страсти
(Ох, давненько это было! )…
Мне любимая на счастье
Листья и цветы сушила…
Катерина, смеясь, пошла за Кодинским. Поющий чех напомнил ей пьяного попа из Чернухинской церкви — не побоится на цвинтаре затянуть греховные песни. А Кодинский вел ее, как важную даму, легонько пожимая пальцы и притопывая ногой. Пускай смотрят люди! Совсем ведь забудешь, как оно озоровалось когда-то!..