Говорить приходилось коротко, рубленными фразами. Несмотря на бешенные темпы в изучении местного языка, ему еще не хватало словарного запаса.
- Только будь осторожнее, - попросила Истрил и молча ушла собирать вещи.
Вот чем ему она нравилась, так это своим умением, когда того требовала обстановка, говорить минимум и по существу дела. То ли это была ее врожденная особенность, то ли все люди здесь были такие, но ему нравилась такая черта характера. И в минуты отдыха ее рот почти не открывался, хотя она, даже молча, как-то умудрялась сделать так, что он всегда ощущал ее любовь и заботу. Наверно она таким образом восполняла недостаток семейного общения за все годы горестного молчания. Он в ответ старался быть хорошим сыном, справедливо полагая, что уж чего-чего, а капельку счастья, которое он мог ей дать, она заслужила. И хотя он, как и следует хорошему и примерному сыну, называл ее матерью, но с высоты своего возраста, смотрел на нее как на молодую симпатичную женщину, которую называть хорошим, но как-то больно старящим словом «мать», у него язык не поворачивался. Все-таки она ему не то, что в дочери, во внучки годилась. Это придавало ему какое-то двойственное отношение к молодой женщине. Хорошо еще, что и мальчишка, и старик одинаково жалели и любили ее самой родственной любовью. Поэтому, внешне зовя ее мамой, про себя он говорил - Истрил.
Проводив ее взглядом, он выждал минут десять, по старой привычке посидел на дорожку, затем попрыгал, чтобы удостовериться, что ничего не болтается и не шумит и отправился вслед за лазутчиком. Тот шел целенаправленно и уверенно, не очень-то и скрываясь. Видно дорога была ему хорошо известна и не вызывала никаких опасений. Идти за ним было легко, ориентируясь только по шуму, который тот издавал. Один раз он остановился перекусить куском хлеба с мясом, хорошенько так запивая снедь какой-то жидкостью из глиняной то ли бутылки, то ли фляги, после чего его настроение явно поднялось и дальше он шел громко на весь лес распевая какой-то веселый мотивчик.
Так они и шли весь день, впереди мужик, распевающий песни и иногда приостанавливающийся, чтобы приложиться к своей посудине, а за ним крадущийся по кустам юркий мальчишка. На ночь разбойник не стал заморачиваться чем-то особенным, а просто заполз и упал в заросли какого-то кустарника и там захрапел. Или он был привыкший к лесу человек, или добила-таки молодца местная бормотуха. Ольт подивился такой беспечности, но судить не стал, местным виднее как вести себя в лесу. Хотя сам он по-прежнему берегся и заночевал неподалеку от пьянчужки на развесистом дереве, благо свой походный гамак был не тяжел и всегда висел за плечами в свернутом состоянии, если он уходил в лес с ночевкой. Черт их знает, местных зверушек, может они брезгуют пьяными мужиками, но польстятся на нежное детское мясцо. Проверять на практике не хотелось.