Эдатрон. Лесной край.
Том 1
пролог
Владелец заводов, пароходов и газет Витольд Андреевич Краснов вышел на помпезно украшенное крыльцо дорогого модного ресторана, чтобы подышать свежим воздухом. Раньше он бы сказал: «перекурить», но увы, вот уже десять лет, как он, после первого инсульта по настоянию врачей, бросил эту пагубную привычку. Поэтому, соблюдая точность в формулировках, вместе с сигаретами он выбросил из своего лексикона и ненужное уже слово. Его вообще раздражало пустое многословье. Если он кому-то задавал вопрос, то требовал четкого ясного ответа по существу, поэтому и вопросы свои старался формулировать так, чтобы ответ на него содержал в себе максимум нужной информации. Подчиненные ласково, но с оглядкой называли его: «наш зануда», «старый зануда», ну или, когда он начинал гонять всех по работе, злясь на тупость их ответов, то обзывали его, естественно только вполголоса и между собой, коротко и по существу - «ВАК», что расшифровывалось отнюдь не как Витольд Андреевич Краснов, а Военно-Аналитический Комплекс. И за военное прошлое, и за то, что к проблемам по работе он относился как к военным операциям, анализируя и взвешивая все малейшие нюансы, могущие помешать нормальному течению дел. Конечно за глаза и он знал об этом. Он много, о чем знал, сидя в центре огромной паутины, которая своими агентурными сетями опутала не только его собственные предприятия, но и весь город и даже заползла в круги, близкие к президенту. Но данное ему прозвище его ничуть не обижало.
Тем более, что собственное имя ему самому не нравилось. Витольд… Имя какое-то непонятное, с претензией то ли на изысканность, то ли на какую-то избранность. Сам-то он был из простой семьи, без больших запросов, так сказать, папа – инженер, мама - домохозяйка. Но дали родители имечко, мода такая в то время была, давать своим детям иностранные многозначительные имена – Родионы, Рудольфы, Эдуарды… вот и живи теперь, мать его, Витольдом. Справедливости ради надо сказать, на родителей он не обижался, «что тебе в имени моем», что посадили, то и выросло и имя здесь не при чем, а то, что он аккуратист в делах, так он и сам к старости считал себя редким педантом. Ну что поделать, жизнь так у него сложилась, что к восьмидесяти годам, пройдя через все перипетии, которые уготовила для него переменчивая судьба, из него и получилась этакий коктейль из таких трудно смешиваемых качеств, как авантюризма и педантизм.
Да и прозвище было скорее данью уважения, которое питали к нему сотрудники, чем источником страха или, тем более, пренебрежения. Всей своей долгой жизнью он заслужил такое к себе отношение. Конечно, не сразу он пришел к такому результату. Были в его жизни и воспоминания, думая о которых оставалось только скрипеть зубами и сожалеть о том, что время нельзя вернуть вспять. Но, как говорится, что нас не убивает, то делает нас сильнее и он, не в силах вернуться назад и исправить совершенное просто старался не допускать таких ситуаций, за которые потом пришлось бы отвечать. И не перед людьми, к восьмидесяти годам он мало стал обращать внимания на мнение окружающих, мог себе позволить, а перед самим собой. И так уж получилось, что жизнь его была посвящена в основном тому, чтобы учиться на своих и чужих ошибках. Так он и вывел свои собственные законы бытия, по которым старался жить сам и выстраивать отношения вокруг себя. И пусть эти законы не всегда согласовывались с общепринятыми, долгая жизнь, полная самых различных перипетий, убедила его в собственной правоте. А выводы ему было из чего делать. Была в его характере какая-то авантюрная жилка, которая с детства бросала его на такие поступки и решения, что кому другому хватило бы на три такие жизни, как у него, а его привычка мелочно и скрупулезно рассчитывать каждый свой шаг давали иногда такие результаты, что другим людям оставалось только удивляться. В свое время он мыл золото и искал женьшень в дальневосточной тайге, работал каменщиком на всесоюзной стройке и художником-модельером в каком-то доме быта. Выковыривал из распухшей от цинги десны шатающиеся зубы в болотах Подмосковья, чему была причиной гнилая привозная вода и непритязательный сухой паек советского солдата, на охране ракетной точки и бегал в стоптанных кирзачах по горам Памира на афгано-советской границе, то догоняя банды душманов, то убегая от них. Помнил и знаменитый четвертый блок и безлюдный, даже без птичьего щебета, молчаливый Рыжий Лес и обреченные фигурки «партизан-ликвидаторов», которые в одном солдатском «х/б» и лепестках-намордниках таскали радиоактивные обломки. Проще наверно сказать кем и где он не работал, чем перечислять все, к чему он хоть каким-нибудь боком, да был причастен. Он как колобок катился по той бескрайней стране, которая когда-то была Родиной, и по жизни, не очень задумываясь о ее смысле и цели, по пути урывая знания и навыки, которые помогали выжить в его непростой судьбе.
