Зачем здесь какие-то бесформенные тряпки, на которые не польстились даже бандиты, он не понял. Видно их постелили, что бы сено не лезло во все дырки на одежде. Бандитам они оказались не нужны и не представляли для них никакой ценности, а он захомячил несколько штук. Ему в хозяйстве все пригодится. В его положении грех было бы брезговать любой мелочью.
Так, мародерствуя, он потихоньку добрался до последней телеги и стал ворошить в ней сено, в надежде найти что-нибудь полезное, как услышал негромкий стон. Голос был до того слаб и жалостен, что он не испугался. Но все-таки развернулся, настороженно направив копье в сторону звука. Не понял, тут что еще кто-то живой? Оказалось, что таки - да. Стонала как раз та самая женщина, убитая последней. Как оказалось, не совсем убитой, а всего лишь раненной, при чем не очень серьезно. Один раз в далекой юности он тоже получил по голове, правда не знал, чем – били сзади, но наверняка чем-то вроде штакетины, потому что кожу на голове раскроили тогда знатно, и помнил, сколько тогда было крови, хотя сам чувствовал себя вполне сносно. Даже в горячке драки бегал и кого-то бил, хотя голова и кружилась, как после стакана с портвейном. Здесь было что-то похожее. Удар дубинкой скользнул по черепу, содрал кусочек кожи, вызвав обильное кровотечение и залил лицо кровью, создав иллюзию серьезной раны, ну и оглушил вполне качественно. Нож, которым разбойник добивал потерявшую сознание женщину, вроде проникнул довольно глубоко, но на самом деле лишь скользнул по ребру и ушел вбок, проникнув только под кожу и нанеся лишь поверхностное ранение, что не было видно под широкой рубахой. Правда вызвав при этом довольно обильное кровотечение. Так что, единственное, что несло серьезную угрозу, это потеря крови, так как натекло ее изрядно. И что тут делать?
Он уже стал забывать про свой мир, в котором существовало антишоковые и обезболивающее препараты, антибиотики и многое другое, чего не замечаешь, когда оно есть и без чего так трудно, когда его нет. А тут даже простым бинтом не пахнет. Единственное, что он смог сделать, это сбегать к ручью и, намочив снятую рубаху и самые крупные обрывки тряпок, обтереть раненную от крови. Заодно промыть раны и остановить кровотечение, налепив на них подорожник, которого было в изобилии на обочинах просеки и нарвав из тряпок некое подобие бинтов, сделать примитивную перевязку. Лицо женщины, когда он отмыл его от крови и грязи, оказалось довольно миловидным, с высокими скулами и четко очерченными губами небольшого рта. Немного раскосая, но явные европеоидные черты лица. Ростом невысокая, сантиметров сто шестьдесят. На первый взгляд ей было лет тридцать пять-сорок. Но он мог и ошибаться. Очень старило ее страдальческое выражение лица, да и ранние морщинки и горькая складка у губ не прибавляли ей молодости. Почему он решил, что морщинки ранние? Так тело, которое ему пришлось оголить до пояса, чтобы добраться до раны на груди, никак не соответствовало лицу. Кожа было гладкой и упругой, и в отличие от загорелых лица и рук, молочно белой. Грудь хоть и небольшой, но соски, несмотря на общее состояние тела, торчали задорно и вызывающе. Забывшись, он задумчиво смотрел на открывшуюся ему красоту, как на картину в музее. Впрочем, ни что в детском тельце и не шевельнулось.