— Не люблю очень, признаюсь честно. Иногда ко мне девушка приезжает, живет по нескольку дней. Вот тогда у нас полноценный обед из трех блюд, — я улыбался.
— А, понимаю, — Татьяна Андреевна тоже улыбнулась. — Жениться не собираетесь?
Я сделал крайне неопределенный жест.
— Не знаю пока.
— А ты что-нибудь умеешь готовить? — спросила она Машу.
— Она отлично умеет жарить яичницу, — сказал я.
— Я еще умею печенье печь. Меня мама учила, — гордо сказала Маша.
— Ну, молодец, — улыбнулась инспекторша. — Ты давай, помогай дяде. Знаешь, какие мужчины беспомощные? Учись у тети, когда она у вас бывает. Как она тебе, нравится?
— Нравится, — кивнула Маша. — Английским со мной занимается.
Я только крякнул внутренне.
— Замечательно, — снова кивнула инспектор. — Принеси, пожалуйста, твой дневник, я хочу посмотреть, как ты учишься.
Маша убежала.
— Ну, я вижу, у вас все хорошо. Пятерку вам поставлю. Осталось только выпить чай и съесть торт.
Маша принесла дневник и тетрадки. Отметки были вполне приличные. Только пара троек по математике, остальные хорошие. Ну, и большая запись красным, что меня срочно вызывают в школу.
— Давайте я свежий чай налью, — сказал я, вставая. — А то остыл совсем.
— А это что такое случилось? — инспекторша показала мне дневник.
— Да, ерунда, недоразумение. Телефон в классе украли, подумали на Машу как на новенькую. Разобрались, все в порядке.
— Ну, хорошо, — кивнула Татьяна Андреевна. — Распишитесь, вот здесь, пожалуйста, что я вас посетила, — протянула она мне официального вида бумагу. — Теперь приблизительно через месяц приду. У нас тоже график, — улыбнулась она.
Следующие два дня мне пришлось мотаться в Балашиху. Проклятое богом место. Пробки туда, пробки обратно, пробки всегда. Возвращался вымотанным полностью. В самой Балашихе время проводил тоже не в ресторане с цыганами.
Предполагая поздние возвращения, я познакомил Машу с официанткой из кафе под домом. Дал официантке денег и договорился, что она два дня будет Машку в своей забегаловке кормить, чем получше.
Когда, оставив Балашиху за спиной, по крайне мере, на неделю, и облегченно вздохнув, я ступил под отчий кров, то в нос мне ударил сладкий дым отечества.
— Машка! Горишь! — крикнул я с порога.
— Я уже окно открыла, — раздался из кухни Машин голос.
— А что творишь? — раздеваясь, спросил я.
— Печенье испекла, — гремя посудой, ответила Маша.
— Ну, супер! Сильно сгорело?
— Не, чуточку.
— О’кей, ставь чайник, — крикнул я уже из ванной.
Когда я вошел на кухню, на столе стояло большое блюдо с горой печенья. Маша заваривала чай.