Машка молча смотрела на меня.
— А родительских прав лишают за плохое, или даже очень плохое обращение с детьми.
— И что он должен делать?
— Самое простое, он должен тебя бить.
— Он не бьет.
— Я знаю, — сказал я и замолчал.
Машка сидела молча, я тоже молчал. Потом она спросила:
— Мы должны наврать и сказать, что он меня бьет?
Я кивнул.
— А нам поверят?
— Поверят, если у тебя будут следы от побоев.
— Ух ты, — сказала она и замолчала.
Через минуту я спросил:
— Хочешь еще торта?
Машка покачала головой. Я включил чайник, налил себе чая, сделал несколько глотков, наконец, она спросила:
— А кто меня будет бить?
Я промолчал.
— Ты? — спросила она.
— Я.
— А скажем, что он?
— Да, — кивнул я.
— Это подло, — сказала Маша и даже покраснела.
— Это очень подло. И нас никто не заставляет так поступать.
Машка молчала, я допил чай.
— Или ждать восемь лет? — спросила она.
— Как вариант, — кивнул я.
— А за восемь лет ты можешь меня разлюбить, — задумчиво сказала она.
— Я не разлюблю, — улыбнулся я, — а ты сможешь. Восемь лет долгий срок для ребенка.
Машка вскочила и все-таки залезла на меня, я не сопротивлялся.
— Нет, нет, я никогда тебя не разлюблю! Ни за восемь, ни за сто восемь.
Я обнял ее.
— Значит, ждем восемь лет.
Машка сидела, прижавшись ко мне.
— А их можно нарисовать?
— Кого? — спросил я
— Следы.
— От побоев?
Машка кивнула.
— Нет. Их врачам надо будет показывать.
Машка молчала,
— Чума, — сказала она.
Я кивнул.
— Ты для этого квартиру снял?
Я кивнул снова.
Машка так долго молчала, что я даже подумал, что она уснула.
— Ты очень плохой человек, — тихонько сказала она.
— Я знаю, — сказал я и поцеловал ее.
— Ты со мной так же не поступишь?
— Никогда. Я скорее умру.
Машка заплакала. Она плакала долго. Я молчал. Маша перестала плакать, и я сказал:
— Нас никто не заставляет это делать. Давай не будем и просто забудем про это, как страшный сон. Ты ведь меня не разлюбишь за то, что я придумал такое?
— Не разлюблю-ю, — и слезы снова потекли из ее глаз.
— Ну, все-все, — погладил я ее по спине. — Забыли. Давай лучше еще чаю с тортиком.
Глотки чая перемежались всхлипами, торта Машка почти не съела.
Потом она положила ложку, быстро взглянула на меня и, опустив глаза, сказала:
— Я согласна.
— Нет, нет. Забыли, это была плохая идея.
Машка покачала головой, посмотрела на меня и повторила:
— Я согласна. Я люблю тебя.
Чувствуя себя полным подлецом, я сказал:
— Будет больно.
— Я потерплю.
Я усмехнулся.
— На суде будет еще больнее. Очень трудно чувствовать себя негодяем. Ты можешь не выдержать и признаться, что мы все придумали. Тогда меня посадят.
— Куда? — встревожено спросила Маша.