— Ну, не на кол, естественно. В тюрьму, за клевету. Лет на пять, наверное.
— Не признаюсь, — твердо сказала Маша.
— Хорошо, — кивнул я, — но это еще не все.
— Господи! Еще-то что? — она даже всплеснула руками.
— Если он тебя побьет один раз, никто его родительских прав не лишит. Всякое может случиться между отцом и дочерью. Он должен бить тебя долго и часто. У тебя на теле должны быть следы от старых побоев, которые уже проходят, а сверху них новые, свежие. Тогда точно прав лишат.
Машка с удивлением смотрела на меня,
— Ты сколько меня бить будешь? Неделю?
Я кивнул и обнял ее.
— Чума, — вздохнула Маша.
— Чума, — выдохнул я.
— Сейчас? — Машка высвободилась из моих объятий.
Я развел руками и виновато улыбнулся.
— Можно сейчас.
Машка слезла с моих колен.
— Хорошо.
Я кивнул.
— У Аркадия ремень есть? — спросил я.
— Есть, вроде.
— Широкий, узкий?
— Узкий, на брюках.
— Хорошо, пошли. Хотя ничего хорошего.
В комнате я постелил простыню на кровать.
— Простыня чистая, из дома. Раздевайся. Трусы тоже.
Машка послушно разделась. Легла. Ее кожа покрылась пупырышками. Я сжал зубы и взмахнул ремнем.
Закричали мы одновременно. Попку перечеркнула вспухающая багровая полоса. Я уронил ремень, упал на колени, стал дуть.
— Сейчас подую, меньше болеть будет.
— Больно, блин, — прошептала Машка. — Еще надо? — оглянулась она на меня. Я кивнул.
— Давай, побыстрее только.
Я встал, включил телевизор, нашел музыкальную программу и прибавил звук.
— Если мы так орать будем, соседи прибегут.
Снова взял ремень.
Господи! — подумал я. — На что только ни готовы женщины ради любви. Даже такие маленькие.
Машка больше не кричала, только вздрагивала, мычала и двигала ногами.
Про себя я говорил после каждого удара:
— Твоим узким плечам…
— Под бичами краснеть…
— На морозе гореть.
— Ну, а мне за тебя…
— Черной свечкой гореть…
— Да молиться не сметь.
Эстет! Блин.
— Все, — я бросил ремень, схватил спрей с лидокаином и залил ей всю спину. Маша вздрогнула.
— Сейчас легче станет, это анестезия.
Когда я покупал два флакона, аптекарь с пониманием на меня посмотрел. «Знал бы ты, для чего я его покупаю», — подумал я тогда.
Я накрыл Машку толстым махровым полотенцем.
— Больно, — сказала она и спросила: — Завтра опять?
— Послезавтра, пусть подживет хоть чуть-чуть.
Маша повернулась на бок.
— Вроде поменьше болит.
Полотенце начало сползать, я поправил. Сел рядом на кровать и стал носовым платком вытирать ей лицо.
— Анестезия будет держаться примерно час, потом опять заболит, но уже не так сильно.
Машка подобралась поближе ко мне, положила голову мне на колени. Я погладил ее по волосам, поцеловал в макушку.