— Да, куда уж как не родственник, только он давно уже на кладбище червяков собою кормит. А почему вы?.. Откуда вы?.. Бог ты мой, Сашка! Сашка, дорогой ты мой человек!
— Вот это да! Василек, ты смотри, бродяга!
Множество раз Лопухов представлял себе подобную нечаянную встречу со своим березовским другом — Сашкой Черновым, но виделось все ему как-то иначе, хотя бы тем, что встречу-то он себе представлял, но никак не мог поверить, что возможность подобной встречи имеет хоть какую-нибудь реальную подоплеку. Тем не менее, обрадовался он несказанно. Сашка тоже, видно, не без эмоций, но как-то, показалось Василию, суховато, вовсе не так, как он сам.
Много говорили — есть что вспомнить, есть кого вспомнить, все ж березовское, наше. Сашку закрутило — сначала институт, потом командировки, да, много всего. Потом вот стал возглавлять. Лопухову таким особенным нечем было хвастаться. Так, мол, живу-копчу, жена и сын. Вот, с работой теперь нехорошо.
— Да, нормально все, старик, зарплату тебе приличную тут же, только работай.
— Давай вместе в Березовку съездим, давай?
— Ну, что я там забыл? Да и не могу, дела, понимаешь, тоже семья.
Пришел домой рассказать своим, поделиться такой вот неожиданной радостью. Во-первых, друг больно дорогой, во-вторых, зарплата — жить можно.
— Все бы хорошо, Вася, вот ты бы не пил бы еще, а то и работу и друга — все можно потерять.
— Да-ну, глупости. Я и не собираюсь пить-то, не собираюсь.
И, правда ведь, так ни разу и не выпил…
Два первых дня летал на работу, как на крыльях, а на третий загрустил. С Сашкой встречался меньше, чем хотелось. А так хотелось, так хотелось! Пригласил его в гости, тот обещал придти, но Лопухов почему-то понял: нет, не придет.
Сашка. Сашка, до мозга костей родной Лопухову человек, но совершенно уже не тот, совершенно иной Сашка. Лопухов очень хорошо понимал всю эту карусель — прошло много лет, и прочее, — понимал, но не смог с этим примириться.
На четвертый день он встал, побрился, и вместо работы сел с вокзала в пригородную электричку и в Березовку. Трезвый, совершенно трезвый. На пятый же день, несказанно мучаясь угрызениями совести и с тайком от домашних заготовленной бумагой явился «пред светлы очи» Александра Витальевича.
— Ты что, Лопухов? Что случилось, почему вчера на работу не вышел?!
— Я ездил в Березовку…
— Ты что, Лопухов, охренел?!! Это же работа! Сколько тебе лет?..
— Тридцать три.… Но я иногда думаю, что я еще и не рождался.
— Вот именно. Ты что думаешь, Лопухов, я по старой дружбе…
— Нет, — с несвойственной для него грубой и решительной нотой в голосе ответил Лопухов, — я так не думаю. И вот, — он развернул и выложил на зеленый директорский стол сложенный вчетверо листочек в клеточку.