Ванька-Каин. Его настоящее имя было Иван Макаров. Он был цирюльником. Его отпустили в город «на оброк», однако он не платил его. Барыня вызвала Ваньку на допрос: почему оброк не уплачен? Состоялся следующий диалог:
— Я бы с превеликим удовольствием, да, признаться, самому деньги были нужны…
— Ах ты, хамово отродье!
— Мерси бонжур. Что за оплеуха, коли не достала до уха! Очень вами за ласку благодарен!
Все попытки барыни приставить Ваньку к делу — «естественно», полезному не для него, а только и исключительно для неё — ни к чему не привели. Его пороли, а он продолжал балагурить, прикидываясь то простачком, то дурачком, хотя более смотрелся хитрецом. Дело кончилось тем, что «победила — барыня», применившая — вполне по-современному — пресловутый подавительский «административный ресурс». Ваньку разбудили чуть свет, связали руки и, «забивши ноги в колодки», взвалили его на телегу и отправили в солдаты. Барыня-нелюдь ликовала, что её крепостная анти-человеческая правда снова временно восторжествовала. Но в итоге Ваньку сломала — буквально — не барыня, а армия, где ему выбили зубы и переломали все косточки! Армия ведь тоже была крепостной и представляла и защищала она именно крепостное государство и феодальные (анти-) общественные отношения. Сейчас же одним из подобных «агентов» буржуазности и буржуазии в современной российской армии класса капиталистов является ломающе-унижающая подавительская «дедовщина» — перенесение уголовно-рыночно-буржуазной иерархии на внутриармейские межличностные отношения.
Сатир-скиталец. Ещё одна головная боль «матушки» — был этот самый Сатир, не способный ни к какому делу, к чему его ни приставь. Ни за что не брался, а только желал «богу послужить»! Пошла барыня ему навстречу, послала деньги на новый колокол собирать. Три года где-то скитался Сатир, думали уже, что сгинул. Но он вернулся и отдал барыне целое состояние — более трёхсот рублей, хотя мог и присвоить эти деньги, сбежать! Нет, не сбежал, за что все считали его блаженным — проще говоря, сумасшедшим… Дважды он ещё уходил, чтобы дособрать нужную сумму на колокол. Его ловили, били, отнимали деньги, обвиняли в принадлежности к секте «бегунов» (судя по всему, стихийно анархистской), не признававшей господской власти, но в итоге отпускали. Третий раз вернулся Сатир совсем больным, но в итоге он всё же собрал 2/3 необходимой суммы на церковный колокол. Барыня «в благодарность» послала его в Москву за колоколом, снабдив нужными бумагами, но не дав ему — зимой — тёплой одежды! Точь-в-точь как Гитлер солдатам вермахта под Москвой! Просто потому, что для неё одежда расходна и дорога, а жизнь человеческая (не приносящая ей прибавочного труда) — нет! Вернулся Сатир, привёз колокол и даже ещё и барыне денежную остачу. Он едва выстоял торжество, дождался, когда колокол загудел, водворённый на положенное ему место — и слёг уже насовсем. Видимо, к прежней хвори добавилась тяжёлая простуда и нервное перенапряжение. Чем это не убийство его — буржуазнейшей «матушкой»? Что же было в этом божьем человека от бунтовщика? Незадолго до смерти он говорил Аннушке, пытавшейся его вылечить, выходить: