А мне не хочется говорить о сестре. Не могу я говорить о том, что она покинула нас, если для меня она жива. Родители не знают, что я до сих пор вижу ее, но чувствуют, что я не люблю о ней говорить. Психотерапевты советовали им не мешать мне переживать потерю по-своему. Поэтому в этом, как и во многом другом, мама с папой поддерживают меня.
Интересно, помнит ли Коджи, что Мика играла на фортепиано. Должен помнить, должен. Как он мог такое забыть? А что если он был тогда слишком маленьким? Что если он все в себе заблокировал? А может, это вообще не имеет значения: фортепиано и гитара – далеко не одно и то же. И все же я чувствую, что каким-то образом Коджи предает память о сестре. Что мы все предаем память о ней.
– Знаешь, я когда-то играл на гитаре. Могу показать тебе пару аккордов, – говорит папа.
Он не говорит, что играет еще и на фортепиано. Это он учил и меня, и Мику, но ей понравилось гораздо больше, и она не остановилась, пока не стала играть лучше папы и ей понадобились занятия с профессионалом.
Я злюсь, что он об этом не говорит ни слова, и это несправедливо по отношению к отцу, ведь я понимаю, что он поступает так исключительно ради меня. Мама улыбается, и я не могу понять, сияет ли улыбка у нее внутри или она скрывает боль, как я.
– Это правда. На нашем первом свидании папа сыграл мне на гитаре.
Потом мама начинает смеяться, и я чувствую, что смеется она по-настоящему.
– И это было просто ужасно.
Папа, приложив ладонь к груди, притворяется обиженным:
– Я плохо играл! Тогда почему же ты меня поцеловала?
– Потому что ты был красивый, – говорит мама, наклоняется к нему и целует его в щеку.
– Был? Почему в прошедшем времени?
Проведя ладонью по темным волосам отца, мама снова целует его.
– Ну, перестань набиваться на комплименты. Ты и сейчас очень даже ничего.
Коджи издает громкий стон.
– Голубки, – говорит он и прикрывает рукой глаза, как всегда, когда родители у нас на глазах проявляют друг к другу нежность.
Наших родителей связывает любовь настолько пылкая, что даже смерть Мики не погасила ее. Если трагедия и изменила что-то, то это лишь укрепило убежденность мамы и папы в том, что нужно еще сильнее любить и друг друга, и нас с Коджи. Я понимаю, что мне повезло, что родители так влюблены друг в друга, но иногда кажется, что они находятся в непроницаемом стеклянном пузыре, где, кроме них двоих, нет места никому. Я со стороны вижу их радость, проявляемую друг к другу теплоту, но не чувствую этого из-за того, что не могу проникнуть внутрь.
– И все-таки, – говорю я вслух, – откуда такой внезапный интерес к гитаре, Коджи?