– Ты чего?…
– Спокуха, – уверила Кира, присаживаясь у его горшка. – Это кореш мой, мы на Лессера вместе ходили…
– Обними его еще!
– Справедливо, – обронила она задумчиво и потрогала колючку у цветка. – Любовь – это боль.
Я потеряла нить разговора и сделала очередной глоток. Пространство забавно расплылось, потеплело. Словно издалека накатывала горячая неуправляемая лавина чего-то… Черт! Дверь распахнулась, порог перешагнул Паша. Весь такой красивый, в костюме. Его взгляд метр за метром прочесал кабинет и недоверчиво замер на мне.
– Развлекаетесь?
Я хотела поздороваться, увы – подходящие выражения вылетели из головы. Кажется, из нее все вылетело. Так легко стало… свободно…
– Заявление вон, – отчеканила Кира и кивнула в сторону мяукающего песней компьютера. – Только твоя подпись осталась.
Паша невозмутимо прошел к столу, на ходу достав из кармана пиджака ручку. Ни вопросов, ни сожаления, решительный росчерк внизу листа. Звучное царапание по бумаге странным образом заставило вздрогнуть, повисла не менее царапающая тишина, которую даже музыка не могла разбить. Захотелось запеть в голос, чтобы исправить положение. Но слов-то я не знала, все они были какие-то не русские… Кира резво поднялась с пола, пылая обидой. Невообразимо жгучей, с россыпью ядовито-красных искр гнева. Пожалуй, зажатый в ее ладони бокал сейчас улетит прямо в бывшего начальника…
– Удачно, – отметил он, явно не сомневаясь в собственных способностях уворачиваться. И действительно увернулся! Расплата просвистела мимо, осколками осев на полу. Ну вот, пожалуйста, бардак. Паша как ни в чем не бывало помахал заявлением и спросил, по-моему, ехидно: – Сама в отдел кадров отнесешь или вместе со своим захватить?
Кира мигом растеряла боевой задор и все прочее, одна растерянность и осталась. Я мотнула неприятно потяжелевшей головой и допила содержимое бокала. Все равно немного оставалось…
– Сдулась, крестница? – удивился Паша. – Тогда моя очередь! Так, заявление я написал, сейчас начну красиво страдать и напиваться, слушать корейскую музыку и швыряться бокалами. А этого алкоголика – он злобно ткнул пальцем в кактус, – вообще утоплю!
Нет уж, с кактусом пусть разбирается, а бокал тут только у меня остался. Гладенький, блестящий… Не отдам. И врет он, что страдает. Скорее, злится. Интересно, почему?
– У него тоже два предупреждения, – отмерла Кира.
Приплыли! Сознание прояснилось. Насколько вообще могло проясниться.
– Тебе-то за что?…
Паша выразительно скосил глаза на Киру, та скорчила рожу, но пояснила:
– Ему мои засчитываются.