— Откуда? — хмыкнул я. — Сам две недели дома не был. Разве что сухарики какие.
— А давай ты меня пиццей угостишь? — захлопала ресницами Маринка. — Той, что с ветчиной и ананасами, как ее… Неважно. И еще — пепперони! И скажи, чтобы везли побыстрее, я очень есть хочу. А с меня бутылка клюквенной настойки. С Кольского привезла, тут такой нет!
С Кольского? Вон куда ее черти занесли. Странно. А разве там моржи водятся?
— Ладно, дуй за своей настойкой, — согласился я. — Пойду пока пиццу закажу.
Хорошо, что в жизни есть нечто неизменное, правда?
Как выяснилось через день, неизменно не только желание Маринки залезть в мой холодильник, но и кое-какие иные вещи, вроде алчности.
В банк пожаловал господин Вагнер, причем именно ко мне. Если честно, этого я совершенно не ожидал, резонно предполагая, что, рассчитавшись со мной установкой бюста, тевтонская супружеская чета напрочь исчезнет из моей жизни.
Ошибся. Жадность оказалась сильнее страха.
— Добрый день. — Петр Францевич встал, когда я вошел в «переговорку», и даже подал мне ладонь. — Рад вас снова видеть, Александр.
— Наша нынешняя встреча мне нравится больше, чем предыдущая, — заметил я. — По крайней мере, мне не выкручивают руки, это само по себе приятно.
— Жизнь непредсказуема, — мягко сообщил мне Вагнер. — В ней случается всякое. Но помнить надо только хорошее.
— Вы о памятнике? — уточнил я. — За него спасибо. Пусть не в полный рост меня изваяли, да и сходство относительное, но приятно.
Можно было бы еще шпильку по поводу денег подпустить, но я решил пока приберечь ее на потом.
— Итак. — Я уселся в мягкое кресло. — Чем могу?
— Александр. — Вагнер снял очки и потер переносицу. — Прозвучит немного литературно, но вы за последние полгода стали достаточно известны в определенных кругах. Можно даже сказать — обрели некую славу. Славу целителя.
— И? — чуть подогнал его я, ожидая предложения вроде: «А не совместить ли нам бренды?»
— У меня есть друг, и он умирает, — неожиданно твердо произнес Вагнер. — Я прошу вас ему помочь.
— Друг? — услышав совершенно не то, что предвиделось, я немного растерялся. — У вас?
— А что? — вроде как даже обиделся Вагнер. — У меня не может быть друга?
— Простите, но в подобное верится с трудом, — не стал даже притворяться я. — Повращавшись некоторое время в определенных кругах, могу со всей ответственностью заявить — нет у вас друзей. Не конкретно у вас, а у вам подобных. Это непозволительная роскошь.
— И тем не менее. — Петр Францевич снова нацепил очки на нос. — У меня — есть. И он очень, очень плох. Александр, очень вас прошу — посмотрите его. Врачи, увы, бессильны, вы его единственный шанс.