— Ты в порядке?
Аман вздохнул, промокая пальцами мокрые дорожки, и со стыдом за свою истерику отвел глаза:
— Не знаю… — тихо признался он, — я никогда раньше не плакал.
Горло перехватило, Амир бережно собрал губами последние капли с его ресниц:
— Значит, тебе это было нужно.
Юноша вскинул на него взгляд, но не нашелся с ответом, поэтому просто вернулся в кольцо надежных рук.
* * *
— Сколько ты за меня заплатил? — тихий вопрос, заданный голосом, в котором уже было всхлипов, раздался внезапно, и заставил мужчину вздрогнуть.
Амир приподнялся, вглядываясь во все еще заплаканное лицо юноши, но не заметил ни вызова, ни злости, ни даже всегдашнего щита из упрямой гордости, если не гордыни… лишь странную задумчивую сосредоточенность во взгляде.
— Зачем тебе?
— Сколько? — настойчиво проговорил Аман.
— Много! — парировал в тон мужчина.
Кофейные глаза князя начали темнеть, но пока возможная гроза была еще далеко, Амани упорно повторил свои слова. Нависавший над ним Амир, слегка наклонил голову, так что упавшие на лоб пряди не позволили различить выражение его глаз, но ответил честно:
— Всю свою часть за тот поход, и… кое-что из хранилища… — внезапно тон его стал непривычно жестким, и мужчина веско завершил тему. — Если понадобилось бы — отдал больше! Или выкрал бы тебя.
У Амани даже дыхание прервалось от последнего признания. Он прислушался к себе: не так давно Аленький цветочек точно взбесился бы от подобного расклада, но после всего, что было между ними и есть сейчас — именно в этот день и в этот миг…
— Что если я однажды захочу уйти? — вырвалось само собой, прежде чем новая мысль успела оформиться.
Он почувствовал, как напряглось сильное тело рядом, с неосознанным полностью страхом утраты увидел, как до хруста сжались челюсти и до белизны губы, но — в первом луче рассвета, на перекрестье клинков ночи и дня — можно было быть лишь откровенным, и Амир это тоже знал.
— Ты уйдешь… — тяжело уронил мужчина.
Прозвучало четко и ясно, весомее, чем любая клятва.
И снова «но»! Почему-то услышав его ответ, юноша ощутил не столько торжество от осознания абсолютной своей свободы, тем более не азарт от возможности достичь возвышенного положения, сколько — необъяснимую, нелепую и никому не нужную обиду, которой трудно было найти оправдание.
— Но это не значит, что я не стану пытаться вернуть тебя обратно!
Низкие мурлычущие ноты сопроводил поцелуй у виска, поскольку, оказывается, несравненный Ас-саталь успел позорно уткнуться носом в подушку, и — такая же глупая и нелепая, как и предшествующая злость, на ярких волнующих губах немедленно проступила улыбка. Пьянящее чувство — быть тем, кого завоевывают, а не продают!