— Ты создан для любви, Нари! — само сорвалось с губ.
Улыбка стала чуть лукавой, и Амани сильнее откинулся ему на грудь, устраивая голову на удобно подставленном плече, в то время как пальцы бездумно гладили сильное запястье обхватившей его у талии руки.
— Как пожелаете, мой господин!
Какими словами можно было описать и этот день, навсегда впечатавшийся в память золотым сиянием, и этот дар, навстречу которому душа раскрывалась лепестками водяной лилии в сезон дождей, как будто заново рождаясь… К чему слова, когда молчание становится откровением?
И единением. Связующим уже не столько два охваченные страстью тела, сколько куда большее, что огненной искрой заключено в смертной плоти. Они отдыхали в объятиях друг друга и занимались любовью — медленно и вдумчиво, заглядывая друг другу в глаза, а чуткие руки уже не столько владели юношей, сколько поддерживали и направляли, позволяя творить сообразно его желаниям. Давая возможность расслышать их, а не слепое вожделение…
Возлюбленный — сосуд, зачерпнуть из которого возможно только то, чем ты его наполнил, и что сохранил. И каждый миг их рая, Амир наполнил тем, что так долго теснилось в груди, не оставляя и с нетерпением дожидаясь своего часа. К чему все обещания и клятвы, когда так ясен взор? И свет его звезды пылает ровно, снежинкой на вершине пика — собственное имя, вдох жжет гортань…
«Нет ни вчера, ни завтра, ничего… Быстрее, солнце! После такого впору только умереть, чтоб ненароком не осквернить подаренного чуда…»
По счастью, струи водопада не обманули, оказавшись ледяными! Но и они не помогли очнуться от наваждения, вернув себе рассудок… Амир же — уже нес его обратно, отогревая бережным движеньем рук и своим дыханием.
— Амани… Мой нежный, мое пламя… мой…
Но веер угольных ресниц — надежно сомкнут, чтобы ни лучика, ни отблеска негаданно обрушившегося чуда — не растерять!
* * *
К сожалению даже самые прекрасные мгновения невозможно заставить остановиться! День неудержимо клонился к закату, заходящее солнце все гуще окрашивало пески, скалы, вздымающиеся из них мощные стены — в оттенки розового и пурпурного, а сумерки теней уже растягивали свои полотнища.
— Не печалься, пламенный мой, — от порога обратился Амир к юноше у стоила, задумчиво поглаживающему шею довольно фыркающего Иблиса, — таких дней у нас будет много. Сколько пожелаешь!
Повода не верить своему повелителю у него не было, как сказал князь, так и станет, но все же, не оборачиваясь, Аман возразил негромко:
— Они будут другими…
Сердце сдавило в груди от того, как это прозвучало: Амани даже в мыслях уже не оглядывался в прошлое, смотря прямо вперед, а главное — в этом будущем видел их вместе.