— И все равно вы держите дозоры и на тропах, — вырвалось у юноши, застывшего на ветру меж зубцов.
— Само собой, — усмехнулся мужчина, откровенно любуясь им.
Аман же, забывшись, смотрел и слушал, изумляясь даже не гению и усердию строителей, сколько другому: подумать только, у прежнего его хозяина было каменное сердце, сердцем же нового господина был камень. Твердыня от черепичных крыш и исполинских врат до самого последнего кирпичика под узорчатыми сапожками его невольника.
* * *
Закат окутал плечи юноши пурпуром в золоте, постелил под ноги пышный ковер теней, увенчал короной тающих лучей четкий профиль на фоне густеющего мраком купола неба, заплетая в волосы прохладу коротких сумерек. Миг расколотой вечности пронзительно звенел тишиной, скрепившей своей печатью пересечение двух судеб. Мягко всплеснули антрацитовые крылья ресниц, когда Амани поднял взгляд на приблизившегося мужчину…
— Ты очень красив сейчас, — тихо произнес Амир, пропуская меж пальцев своевольно змеившуюся по плечу юноши прядь. — У тебя в глазах дышит ночь…
На какое-то мгновение показалось, что вот-вот дразнящие губы приоткроются в приглашении к поцелую, что узкая грациозная ладонь легко накроет другую, касающуюся сейчас его плеча, и юноша откликнется на сорвавшееся с уст признание… но вместо того, Аман резко выдохнул и отвернулся. Собранные в хвост пряди хлестнули по спине, выручая свою товарку из плена чужих пальцев.
— Ну вот, — продолжил мужчина совсем другим тоном, как будто ничего только что не произошло, — теперь ты видел Мансуру целиком и можешь строить более верные планы по захвату!
Юноша нахмурился, прикусив губу: совсем не смешно! За сотую часть того, что ему показали, — традиционно лишались языков и глаз. Помнить об этом было неприятно, хотя сама прогулка, как и взятый князем тон не могли не льстить: с наложниками обычно не ведут изысканных бесед, а тем паче не обсуждают водоснабжение крепостей, например. И что с того, что ему это понравилось!
Хорошо, очень понравилось! Он испытал огромное удовольствие от прогулки, а самолюбие сыто урчало и жмурилось, безразличное к призывам здравого смысла подумать о причине подобного широкого жеста и щепетильного обращения. Как и о том, что в принципе князь ничем не рискует, открывая ему секреты своей твердыни… Хотя делать что-либо подобное тот все же был не обязан, как не обязан развлекать своего невольника. Однако раздражение и злость обернулись почему-то азартом.
— Значит ли это, что господин предоставляет мне полную свободу… действий? — он развернулся обратно, дерзко вздергивая бровь.