Юноша провел подробную ревизию, составляя список необходимого для пополнения его запасов, после чего умылся, тщательно очистив лицо и тело, и нанеся затем подготовленный состав, делающий кожу более гладкой и мешающей пробиваться лишней растительности. Промыв в травах и просушив волосы, водил гребнем до тех пор, пока черные пряди не засияли шелковым блеском, собрав их волосок к волоску. Подправил линию бровей, удалив видимые ему одному изъяны, тонкой кисточкой нанес на ресницы масло, которым пользовался, чтобы они росли гуще и длиннее, апельсиновым маслом мазнул слегка обветрившиеся губы, а в последнюю очередь тщательно обработав и подровняв ногти, умастил руки.
Со вздохом оглядев себя, Аман остался доволен результатом: даже не призванная соблазнять, его красота все так же торжествующе сияла, позволяя ступать по земле уверенно. Царапины со временем сойдут, и даже будущий шрам его не слишком расстроил, — он не намерен больше играть в сладкого гаремного мальчика, а принято считать, что шрамы украшают мужчину. Кроме того, под одеждой он все равно не виден, а подобрав широкий браслет, рубцы можно будет скрыть и в танце.
Приведя себя в элементарный порядок, юноша пришел в самое лучшее состояние духа и почувствовал прилив сил. Спать по-прежнему не хотелось. Амани удобно устроился на балкончике, неторопливо размышляя, насколько уже изменилась его жизнь. Мог ли он вообще предположить нечто подобное тому, что встретил в крепости, когда судорожно подсчитывал сколько еще сможет продержаться в королях сераля, прежде чем на горле затянется шелковая удавка… Например, мальчик благородной крови, который смотрит на него, как на божество… Конечно, Тарик не показатель, но ведь и князю нужна его любовь, его отклик, а не чтобы зад подставлялся по первому щелчку в удобной для него позе! Наверное, действительно, что не делается, — все к лучшему.
В этот час, вспоминая и северную Жемчужину и когда-то так отчаянно любимого господина, юноша к своему удивлению не испытал ни привычного раздражения, ни боли, ни тем более ненависти. Отстраненное любопытство — а как там сейчас, что происходит, — мелькнуло и пропало: какая ему разница кого и как имеет в данный момент наместник Фоад!
Как будто нет ничего в мире важнее, и тем более, — интереснее! Ночная Мансура завораживала, преобразившись из грозного стража в страницу легенды, осыпанную серебристой пылью звезд. Широкие мазки теней смягчили бархатом изломы окружающих скал, окутав пеленой подножие башен, и превратив тяжеловесную каменную громаду цитадели в изысканное ожерелье из куполов, шпилей и выступов с узором арок и окон, изредка маняще озарявшихся трепещущим отблеском света. Казалось, что на сплошном черном сафьяне крепостной стены, суровая твердыня дышит в унисон легкому колебанию ветра, — глубоко и ровно, в спокойном сне перед долгим днем трудов и забот.