Нестеров деловито поправил тонкие очки на аристократическом носу, погладил бок врачебного чемоданчика и с самым благодушным видом выдал:
– Весьма милая девушка, мне кажется, вы зря на нее наговаривали. Я выписал ей необходимые лекарства. В целом с ней ничего серьезного, что бы угрожало жизни. Однако, – Нестеров полез в чемоданчик, достал пачку чистых рецептов и вписал туда название, – это довольно сильное успокоительное, возможно, пригодится.
Я взял листок. В противоречие расхожему суждению про докторов, почерк Нестерова был каллиграфическим, и я легко прочел название препарата, которое мне ни о чем не говорило.
– Вы же сами сказали, что она “весьма милая”. Зачем успокоительные?
– Мне показалось, девушка чрезмерно расстроилась по поводу потери голоса…
– А что с ним?
По мне, голос Евы был божественен, да и не умирают из-за нескольких недель сипа. Поправится.
– Серьезное повреждение связок, отягощенное заболеванием. Я бы дал шансы на частичное восстановление через несколько месяцев, но девушка спрашивала о пении. Боюсь, это просто невозможно.
Из всего, что сейчас мне сказал Нестеров, уловил самое главное:
– То бишь она навсегда потеряла голос? – Я даже не старался скрыть радость.
– Нет, конечно. Голос со временем обязательно восстановится, тем более при должном лечении, но не возможность петь. Хотя медицина знавала чудеса, да и опытный фониатр вполне мог бы ей помочь. – “Айболит” принялся занудно загибать пальцы, перечисляя: – Операционное лечение по восстановлению связок, правильная терапия, занятия по разработке голоса и, разумеется, деньги на все это удовольствие – тогда, вполне возможно, эта “птичка” еще сможет петь, лет эдак через пять.
– Спасибо, не надо. Птичке и без пения прекрасно, – отмахнулся я и перевел взгляд на Николая. – Проводи доктора.
Сам я собирался пойти к Еве. Теперь она должна была четко уяснить, что цель ее жизни – понравиться мне. Петь девчонка больше не сможет, а делать что-то еще вряд ли умеет. Но если постарается меня ублажить…
Когда я вошел, Ева сидела в углу, съежившись калачиком, обняв себя за колени и опустив голову. Она покачивалась из стороны в сторону и что-то едва слышно бормотала, изредка всхлипывая.
– Нестеров рассказал о диагнозе. Мне очень жаль, Ева. – Я даже показательно нагнал на лицо тоску. Пусть думает, что так и есть, и меня волнует эта маленькая проблема.
Она даже не шевельнулась, продолжая смотреть куда-то в пустоту.
Приблизившись, задумчиво осмотрел растерянное лицо девушки. Кажется, она и правда была сильно расстроена. Я же не особенно жалел о потере из чисто эгоистических побуждений. Мне бы хотелось услышать, как она поет, возможно, даже понравилось бы мне куда больше, чем ее шепот. Но это только