— Мда, уел. Надо с этим что-то делать. Мы понятия не имеем, сколько таких брюнетов к нам еще пришлют.
— Да уж пришлют, будь уверен, — он с улыбкой и с некоторой озабоченностью посмотрел на Милану, — и не только брюнетов, — он опять на неё взглянул, и улыбки на его лице уже не было.
— Эй, великовозрастные влюбленные, колитесь, что у вас есть на эти порождения зла, — я, приплясывая, пропел. — Расскажи, Миланочка, где была, расскажи, красавица, что увииидела.
Она прыснула в ладонь и расхохоталась.
— Ты бы видел себя со стороны. Вас с Бомом и Тором надо на сцену танец маленьких лебедей танцевать. Зал точно рухнет от смеха. А по поводу зла… — её глаза налились темнотой, — придёт оно, сильное, быстрое, хитрое, беспощадное. То, что мы сейчас видели, это как кошка играет с мышкой. Играет он с нами, щупает, пробует на вкус. Кто, не спрашивай, не знаю, не вижу пока, — она изменилась лицом, как будто тень легла, и лучезарная улыбка прошла. Клим посмотрел на неё, ухмыльнулся и, приобняв её, заглянул в глаза, заговорщически, ласково проговорил:
— Ладно, Мила, не драматизируй. У нас на эти порождения что-нибудь найдется. Мы тоже все козыри из рукавов не вытащили. Договоримся как-нибудь, — она долгим взглядом смотрела в его глаза и через секунду стала превращаться из серьезной угрюмой бабушки с молодым телом в юную улыбающуюся красавицу.
Я потеребил Клима за плечо.
— Клим, ты обещал обучение. Не забыл?
— Ах, это? Да пожалуйста, начнем с простого. Выясни, почему на руке пять пальцев, почему три фаланги, а потом продолжим, — он звонко расхохотался, мы с Егором в недоумении уставились на свои ладони, а за Климом за живот в истерическом хохоте схватилась Милана.
В театре от эйфории победы, такой значимой и такой желанной, стоял праздничный шум, гвалт и безудержное веселье. Андрос со своим кланом плясали на сцене летку-енку, паровоз из сотни танцующих изгибался змеёй по сцене, по очереди выбрасывая ноги то с одной стороны, то с другой, все это под дикие возгласы, пение, бой барабанов, хохот. Мы с Егором не стали строить из себя серьезных полководцев и тоже присоединились к всеобщей вакханалии.
Далеко за полночь, когда праздник был в самом разгаре, стали появляться первые официальные игроки. Те самые везунчики, которым посчастливилось свалиться в игру близко к плато!
Первым был китаец, он голый, с удивлением и страхом, прикрывая свои гениталии, пытался выдавить из себя улыбку, глядя на многотысячную толпу, грохот барабанов, радостные приветствия. Народ, кто знал хоть что-то на китайском или подхватив услышанное, кричал ему: «Нихао, нихао!»— он, ничего не понимая, испуганный и наконец укрытый специально для таких случаев приготовленной накидкой, скрывающей его по пояс, уходил в сопровождении волонтеров к наставнику.