— Scemo! Mille cazzi nel tuo culo! — банкир был взбешён. — Второго такого идиота, как вы, Лоло, поискать! Я уже сказал вам, займитесь чем-нибудь на досуге, не обременяйте меня вздором! Почему бы вам не ублажить задницу вашего дорогого Брибри? Повторяю, угомонитесь!
Шарло де Руайан ничуть не обиделся. Он явно был настроен элегично.
— Да полно вам, Тибальдо, вздор всё это. Кстати, Рене Мезанжо продаёт свою итальянскую гитару, а граф де Реналь — отменный клавесин. Мне нужно этак сорок-пятьдесят тысяч… и мы с Шомоном могли бы через неделю-другую съездить в мой маленький домик в Левэ.
Банкир ответил не сразу, но в конце концов всё же мрачно пробурчал:
— Хватит и тридцати.
Граф Лоло, который всегда имел привычку запрашивать втрое против нужного, не возразил. Они свернули в проулок.
Жоэль подошёл к своему парадному. Прогулка, надо заметить, ничуть не помогла ему избавиться от неприятных мыслей. На душе по-прежнему было мерзко. Весь этот ноябрьский день, столь тяжёлый и сумрачный, начавшийся с похорон и завершавшийся теперь томительным и тягостным недоумением, совсем истерзал его.
Он не помнил, как добрался до постели, ему казалось, лишь сон даст ему забвение, и сон пришёл, но и в нём перед глазами снова плыл курящийся церковный ладан, гроб с грохотом ударялся о косяк двери, на бледном лице покойной распахивались мёртвые остекленевшие глаза, Шарло де Руайан насмешливо бросал цветок в могилу, а лицо Камиля д'Авранжа искажала порочная, распутная гримаса…
Глава 7
«… Полено — оно и есть полено, дорогой Одилон…»
Спустя три недели после похорон мадемуазель Розалин де Монфор-Ламори в свете распространилось горестное известие о смерти её матери, графини Элизы. Новость не была неожиданной: её сиятельство так и не пришла в себя после обморока, случившегося сразу по возвращении с кладбища, несколько недель была в забытьи и умерла, не приходя в сознание.
Маркиза де Граммон, в салон которой эту новость принёс Одилон де Витри, была расстроена. Господи, она помнила ещё дебют юной Элизы в обществе, та всегда казалась ей нахальной и несколько дерзкой девчонкой, и вот — нет ни Элизы, ни малышки Розалин.
Маркиза почувствовала себя совсем старухой.
Шарло де Руайан, единственный наследник графини даже не пытался выглядеть расстроенным. Плач наследника — замаскированный смех, Лоло знал эту старую поговорку, и полагал, что всем остальным она тоже прекрасно известна. Правда, он неизменно сохранял на лице выражение умеренной печали, что говорило о том, что его сиятельство прекрасно воспитан, блюдёт пристойность и уважает традиции общества.