Аббат Жоэль помнил старый юридический принцип «Кому это выгодно?», но Руайана в убийстве Розалин не подозревал. На кладбище в день похорон де Сен-Северен слышал тихий разговор двух представителей закона о том, что девица перед смертью была обесчещена, над ней жестоко надругались, причём насильник был человеком недюжинной мужской силы.
Лоло не подходил под эти определения. Он не выносил даже запаха женщины, брезгливо содрогаясь и морща нос, причём, подобные богомерзкие склонности обнаруживал, как утверждал в приватной беседе старик Одилон де Витри, с раннего отрочества, сиречь, они были следствием не столько развращённости натуры, сколько врождённой патологии иссыхающих ветвей вырождающегося рода.
Изысканная линия запястий, впалая грудь и узкие плечи его сиятельства не позволяли предположить в его тщедушном теле значительной силы. Он и с курицей не справился бы. Мог ли он поручить убийство кому-то другому? Аббат покачал головой. Страшный риск, а Шарло даже за карточным столом предпочитал никогда не рисковать лишней взяткой, был до крайности осмотрителен.
Камиль д'Авранж в этот вечер выглядел больным. Под его по-прежнему светящимися глазами залегли лиловые тени, губы были бескровны, черты обострились. Аббат заметил, что граф удостоил его странно злобным взглядом, лицо его передёргивалось, и пароксизмы ненависти зримо клубились вокруг д'Авранжа.
Не менее больным казался и Робер де Шерубен. Он явно дурно спал несколько ночей, был истомлён и предельно вымотан, одет и завит с полнейшей небрежностью. При этом аббат Жоэль заметил, что Камиль д'Авранж смотрит на Шерубена с глумливым высокомерием и непонятной священнику усмешкой.
Барон Бриан де Шомон, не обращая ни на кого особого внимания, элегично записывал в памятную книжку новые стихи, а Реми де Шатегонтье, пребывая в редком для него добродушном настроении, плотоядно улыбался и не только согласился выслушать написанное Брибри, но и соизволил похвалить.
Тибальдо ди Гримальди, Габриэль де Конти, Одилон де Витри и маркиза де Граммон забавлялись фараоном, а девицы тем временем с жадностью расспрашивали Люсиль де Валье о принадлежностях свадебной церемонии, ибо в пятницу ей предстояло стать женой Анри де Кастаньяка, весьма состоятельного сановника при дворе. Жених, по общему, хоть и тщательно скрываемому мнению девиц, завидным ни одной из них не казался: ему было за сорок, он не отличался красотой и слыл человеком весьма старомодных взглядов. Но, хоть этот брак не вызывал зависти девиц, они с удовольствием обсуждали тонкости кроя платья невесты, флёрдоранж и букет, деловито оценивали достоинства шёлка и тончайшей вуали.