Камиль д'Авранж умолк, поймав на себе быстрый и какой-то потерянный взгляд Сен-Северена, в котором его сиятельству померещился немой упрёк и что-то ещё, томящее и неясное. Аббат поднял глаза и едва слышно спросил Камиля:
— Значит… вы всё же боитесь, Камиль? — в обществе они обычно обращались друг к другу на «вы».
Лицо д'Авранжа передёрнулось.
— Боюсь тебя, Жоэль? — наклонившись к креслу иезуита, тихо и язвительно уточнил он.
— Адских мук, Камиль, адских мук…
Камиль отпрянул от впившихся в него глаз де Сен-Северена, который тоже перешёл на «ты».
— Ты боишься адских мук, за боязнь их — ненавидишь себя уже до презрения, а презрение к себе влечёт тебя к новым безднам. Ты потерял себя, совсем потерял…
Д'Авранж не дал аббату договорить.
— Твои возвышенные и сладострастные радости целомудрия, Жоэль, стоят, я полагаю, куда горших мук.
Д'Авранж насмешливо уставился в глубину глаз де Сен-Северена, чего предпочитал обычно не делать. Он ненавидел глаза бывшего однокашника. Аббат не отвёл глаз, их взгляды скрестились, и д'Авранж почувствовал мутную дурноту, подползающую к сердцу. Гнев его растаял. Он заговорил нервно и лихорадочно, словно оправдываясь.
— Моя порочность во многом игра, Жоэль. Вольтер прав, разум — единственное мерило истины, торжество чувства — вот моя мораль… Я просто живу разумом, вот и всё.
Камиль замолк, поняв по тяжёлому и брезгливому взгляду собеседника, что тот не только не верит его лжи, но и презирает его — именно за то, что д'Авранж лжёт ему. Кроме того, и д'Авранж знал об этом, отец Жоэль ненавидел любые упоминания о Вольтере.
Ещё бы! Тридцать лет богохульств, софизмов и сарказмов, лжи и злобных выпадов против Христа сделали этого горделивого лизоблюда корифеем нечестивцев. Никогда ещё злоупотребление талантом не служило в такой мере развитию неверия. Ни один человек никогда не вырабатывал с таким искусством яд заблуждений, не усеивал цветами стези испорченности, не соблазнял юношество сладкими приманками, не создал столько вероотступников, не причинил столько потерь в стаде христовом, не вызвал столько слез из глаз церкви… О, если бы он мог понять высоту её истин! Но ничтожество душонки негодяя не вмещало ничего, кроме пошлых софизмов и кощунственных насмешек…
Однако сейчас аббату было не до Вольтера. Он и не заметил упоминания ненавистного имени.
— Начав с насмешек над Истиной, Камиль, можно кончить осквернением могил и танцами на гробах.
Д'Авранж ничего не ответил, но, бросив враждебный взгляд на бывшего сокурсника, торопливо отошёл.
Между тем Реми шокировал маркизу полной убеждённостью в отсутствии Бога.