— Папа, а кто это играет каждый день на пианино? — сжимая белого кролика Майки в своих объятиях, спросила моя девочка.
— У детей этот инструмент гораздо известнее чем рояль или фортепьяно… Хах… Пианино.
— Я не знаю, мой ангел, — с улыбкой отвечал я. А почему ты не узнаешь об этом? — вопрос за вопросом, как же я ее обожаю. Давай как-нибудь вместе сходим и узнаем. Тебе нравится, как он играет?
— Конечно. Я, когда вырасту тоже стану пианисткой, — она всегда говорила серьезно, непоколебимость в ее голосе заставляла нас, взрослых, только произносить „Аминь“ в знак благословения. В моей памяти она навсегда останется такой: самым прекрасным цветком в белых колготках, в розовой кофточке с заколками в виде разноцветных бабочек и с белым кроликом Майки. Ничего черного лишь светлые оттенки в счастливом воспоминании…
В то время мы верили в Бога. Наверное, потому что жили под его крылом. Но вскоре он покинул нас…
Вот и теперь глаза увлажнились, а я уж думал, что забыл, что значит плакать. Подонок, сбивший Элизабет, может и не был подонком, мне не довелось это узнать. Но в момент, когда я приехал домой из очередного дежурства — он все так же стоял около своего пикапа, из-под колес которого стекала алая вода, а в нескольких ярдах валялся искореженный трехколесный велосипед. На тот момент ей было пять, и Элизабет только училась крутить педали. Даже велосипед розово-белый назывался по сказочному „единорог“.
Мне было наплевать на полицейских, приехавших сразу же после происшествия и записывающих показания задержанного, наплевать на свидетелей в виде врачей скорой помощи, фиксирующих смерть пятилетней Элизабет Брэдли, на соседей, которые были в ужасе от произошедшего, мне было плевать даже на мою ревущую в бешенстве жену… Для меня существовал только он. Я не выхватил табельный пистолет и не стал выпускать свинец в его толстое брюхо. Мой мозг хотел его уничтожить, разобрать по кусочкам, как мозаику, но помутневший рассудок исполнил желание самым дикарским способом. Я… Я повалил его на землю и бил до тех пор, пока не онемела моя рука. В тот момент меня не могли остановить ни патрульные, ни врачи, ни свидетели. Его лицо превратилось в кровавое месиво, в уродливую гримасу, похожую на мою нынешнюю жизнь.
Он скончался, не доехав до больницы. Этот день стал для меня концом жизни. После этого я превратился в призрака.
Мне еще нет тридцати пяти, но я уже давно умер. Мы пытались жить дальше… Но каждый день был хуже предыдущего. Детектив Брэдли подставлялся под пули, но так и не смог найти ту единственную, которая закончила бы мои страдания. Моя супруга каждый день поговаривала о суициде. Это становилось похожим на ад, выхода из которого нет даже при искуплении. Все закончилось простым разводом. Признаться честно, я даже рад этому. Я никогда не виделся с ней и не созванивался… День переезда в Луизиану остался последним днем, когда мы контактировали. Любовь, семья, счастье были перечеркнутым одним трагическим эпизодом.