Увидев ее, стражник устало зевнул.
– Ты опоздала, – сказал он скучающим голосом. – Все остальные уже готовятся к выходу на сцену.
– Меня просили выступить с сольным номером, – заверила его Лайла, скрестив руки на груди.
Мужчина вздохнул и начал перелистывать страницы с расписанием.
– Если ты готова выйти прямо сейчас, тогда…
– Показывай дорогу.
Она обвела взглядом толпу народа. Где-то среди них был Северин.
Стражник повел ее к музыкантам, чтобы она могла выбрать песню. Их инструменты были хорошо знакомы Лайле. Боль сдавила ей ребра. Двусторонний барабан, флейта, ви́на и блестящий кимвал.
– Что нам сыграть? – спросил музыкант с ви́ной.
Она выглянула из-за кулис. Мужчины в костюмах. Женщины в платьях. Каждый держит в руке хрустальный бокал. Они не поймут истории, рассказанной танцем. Не проникнутся ее преданностью своему искусству.
Она не станет выставлять свою веру на потеху тем, кто не сможет ее оценить.
– Джатисварам, – сказала она. – Только ускорьте темп.
Один из музыкантов поднял бровь.
– Но он и так достаточно быстрый.
Она прищурила глаза.
– Думаешь, я этого не знаю?
Джатисварам был самым технически сложным танцем, квинтэссенцией музыки и движения. Танцем, который она могла исполнять, отрешившись от происходящего и не вкладывая в него душу.
Через несколько минут ведущий кашлянул и объявил:
– Представляем вашему вниманию танцовщицу катхак…
Лайла не слушала его речь. Она не была танцовщицей катхак. Она собиралась исполнять бхаратнатьям.
Пока она шла на сцену, две стороны ее личности слились в одну. Она уже выступала с этим танцем, одетая в похожую одежду. Человек, который привез ее во Францию в качестве танцовщицы, выбросил сшитый ее матерью костюм. Она должна была носить свой личный сальвар-камиз, а не этот нелепый наряд, выставляющий ее талию и грудь на всеобщее обозрение. В ее волосах должны пестреть цветы, особенно жасмин, сохранившийся с первого выступления ее матери. Она посмотрела на свои руки, и у нее защемило сердце: без мехенди они казались ей голыми.
Когда она вышла на сцену, по залу пробежала волна одобрения. Когда Лайла выступала во Дворце Сновидений, ей больше всего нравилось выходить на подмостки до того, как включится свет: в ее венах бурлил адреналин. Из-за темноты в зале она чувствовала себя так, как будто только что стала реальной. Но здесь она ощущала себя бабочкой в ловушке, накрытой стеклянным колпаком. Ключ, спрятанный в одежде, холодил кожу, как кусочек льда. Она внимательно вглядывалась в толпу. Перед каждым сиденьем стояла корзина с лепестками роз, чтобы зрители могли кидать их в исполнителя, когда он закончит свой номер.