Лики ангелов и лица людей, ещё сонные после плена ночи, потихоньку приходили в себя. Рза уверенно протиснулся к табурету и от спички запалил примус. Бросил в банку пару кубиков клея и немного постоял у огня.
В Доме ненца, где он временно проживал, было холодно, несмотря на лето. Дров по случаю военной поры поселенцу выдавать не положено, да и были бы дрова – всё равно комендант не разрешил бы топить. Рза согрелся, подышал на ладони и направился к заждавшемуся станку.
Вещь, которой он сейчас занимался, была вещью безымянной пока. Рза не знал, как назвать работу, потому что имя – это закон. Назовёшь её «Тишиной», и имя будет управлять замыслом, руки будут подчиняться закону, установленному существом имени. Точно так же, как и имя у человека тайно связано с миром сил – тех, что имени этому покровительствуют.
То, что Рза называл станком, было толстым металлическим стержнем, на который он насаживал материал. Кусок дерева, надетый на стержень, шишковатый, в волдырях и наростах, был по цвету желтоватый, как мёд. Он уже познал руку мастера – часть поверхности была сточена в глубину, и из сумраком наполненных впадин в мир смотрели два тихих глаза.
Мастер Рза взошёл на приступку, как на кафедру собора священник, взял с подставки насадку с приводом и ногой надавил педаль. Все, кто видел, как он работает, – а особенно коллеги по творчеству, – за глаза посмеивались над мастером, называли его метод машинным. Действительно, поменять резец, молчаливое орудие резчика, на болтливую, неумолкающую фрезу – в этом было что-то от святотатства. Сам Степан измены не признавал, он гордился своей придумкой. Расстояние от замысла до свершения сокращалось с месяцев до часов. Мысль не кисла от долгого ожидания, пока идея обретёт форму.
Он коснулся металлом дерева. Разлетелись желтоватые брызги, словно слёзы или жидкий огонь. Мастер Рза работал сосредоточенно, сосредоточенно гудела фреза, умный лоб в глубоких морщинах сосредоточенно нависал над деревом.
Видно, это и считается счастьем – вот так, без окриков, плети и принуждения уйти в священную рабочую тишину, не оскверняемую мелкими разговорами и прочей бестолочью людских шумов.
Длилось счастье не более получаса.
– Ну и хламу тут у вас, товарищ… э-э-э… Рза. – На пороге стоял Казорин, замначальника Дома ненца, появившийся в мастерской без стука. Он всегда приходил без стука, сообразно социальному статусу. – Ступить некуда от ваших… э-э-э… кикимор.
– Это не кикиморы, товарищ Казорин, это будущие стахановцы, герои фронта и тыла. – Степан Дмитриевич остановил фрезу. – Вы же знаете, что это мой хлеб, мы же с вами всё уже обсуждали.