В мастерскую он вернулся разбитый.
Тимофей Васильевич Дымобыков в мастерской объявился рано. Оставил при входе бойца охраны, вошёл без стука, притворил за собой дверь.
Степан Дмитриевич работал над мрамором, подшлифовывал ручным инструментом награды на генеральском кителе.
– Мать честная! Сколько их у меня, даже не верится! – радостно удивился комдив, глянув на рукотворный иконостас, украшавший грудь его двойника. – Ока Городовиков сказал бы: «Ты теперь, Тимофей, как в танке, теперь тебя, Тимофей, никакая пуля не возьмёт, отскочит, как от брони». Помню, на даче у товарища Сталина на банкете по случаю героического дрейфа экспедиции Ивана Папанина Ока расплясался так, что переплясал всех – и Ворошилова, и Будённого. Иосиф Виссарионович, помню, похлопал тогда в ладоши и говорит: «Ока, тебе, когда ты пляшешь, никакой музыки не надо, у тебя на груди свой личный краснознамённый оркестр. Пора добавить в него ещё один инструмент, балалайку, лучше танцевать будешь». И добавил – медаль «За боевые заслуги». Что же, товарищ Рза, генерал-лейтенант Дымобыков по вашему приказанию прибыл, начинайте священнодействовать.
– Вольно, товарищ генерал-лейтенант, – отшутился художник. – Садитесь поближе к алтарю, начинаю.
Тимофей Васильевич уселся широким задом на крепкую скамью у стены, прислонившись затылком к дереву.
– Бумагу я тебе не принёс, было не до бумаги. Хохотуеву скажу, принесёт. – Он сместил взгляд к печке, увидел жёлтые ботинки, осклабился. – Ещё не надевал? Жмут или брезгуешь? Понимаю, русский сапог надёжнее, по любому говну пройдёт. Нет, союзники ребята хорошие, очень нам Америка помогает. Только… как бы это сказать культурно… сегодня она нам помогает, а завтра… Немцев тех же возьми. Тоже были наши друзья, вместе с нами по Северному морскому пути ходили, вместе измеряли глубины, а теперь их подводные лодки очень даже свободно теми самыми замерами пользуются, ходят в наши северные моря, топят наши корабли и конвои, даже до Оби добрались. Помнишь, я тебе говорил про баржу? – Он нахмурился. – Плюснин, гидрограф, такую мать, с фашистами спелся. Мы же с этим Плюсниным в Главном управлении Севморпути в Архангельске вместе обсуждали гидрографическую обстановку в районе Скважинки, почему давление воды на промысле скачет. И к нам он потом приезжал. Вежливый такой был, услужливый… Прикидывался, скотина…
Степан Дмитриевич водил карандашом по бумаге. Глаз его, цепкий, как объектив «Фотокора», ловил на лице модели мельчайшие колебания чувств, а рука, ведомая глазом, переносила эти мелочи на бумагу. В работе мелочей не бывает. Скорбная морщинка у рта, стремительный взлёт бровей, дрогнувшие от гнева веки расскажут о человеке больше, чем застывшая фотографическая улыбка, маска, неестественная и мёртвая, выдаваемая за реалистическое искусство.