Старший лейтенант Мамонтов, видя, что ворота открыты, а противник замешкался, не готов, вдарил с дурацкой силой по бедному мячу-летуну, вдарил и схватился за бутсу – больно стало старшему лейтенанту. Мячик, жёлтый птенец, отяжелевший после хвостохранилища, пролетел над футбольным полем и ударился своим круглым телом о верхнюю воротную перекладину.
Вот тут-то стадион и притух. Сперва притух, потом вскрикнул.
Мяч, ударив по перекладине, лопнул с противным звуком, порвался на кожаные лоскутья, и в руки дылды-голкипера из победной старостинской команды попал не мяч, попала голова человечья, отрубленная ровно по подбородок.
Зоя Львовна крикнула первая:
– Дима! Дмитрий Иванович! Гол! Так им! Забей!.. – и зашлась в истерике.
Зрелище было страшное.
Вратарь держал над живой своей головой мёртвую голову замполита Телячелова и не знал, что с нею делать. Гол он вроде не пропустил, три – ноль как было, так и осталось. «Может, вбросить, – думал он, – голову, как мячик, на поле, пусть доигрывают ребята…»
– Зуба нет! Зуб где? – спросил капитан Медведев, обследуя мёртвую голову полковника Телячелова.
Все зубы были на месте, не хватало одного – мудрости.
– Мандалада, – сказал Медведев. – Надо действовать, враг не дремлет. Правильно, товарищ Телячелов?
«Правильно, товарищ Медведев», – молча ответила мёртвая голова Телячелова.
Гидросамолёт приземлился на болотистую воду протоки. Перелёт от Архангельска до Оби был тяжёлый, но вполне сносный. Два соломбальских сокола – сокол-снайпер Афанасий Коптелов и снайпер-сокол Авдей Хрящов, срочно призванные омским начальством смертно воевать с мандаладой, – первым делом, достигнув берега, мощно помочились в кусты, вторым делом закурили по самокрутке. Потом проверили винтовки и пулемёты, не забыто ли что-нибудь в самолёте, а когда капитан Медведев, суетливый, как все эмгэбэшники, начал на них орать, по-архангельски ему улыбнулись и послали товарища капитана на хрен моржовый.
Молоко человеческой доброты быстро киснет в трудные времена.
Мария ехала в летних нартах и думала о доброте и о человеке. Не думала, вернее, а плакала. Однажды в детстве она хоронила куклу. Все они, дворовая детвора, хоронили её в садике у забора, эту стёршуюся трёпу-растрёпу – глаза не видят, вата внутри воняет, ухо почернело, отвисло… Она её ударила, в это ухо, а потом подумала про себя: кто-то ударит меня вот так же и все обрадуются, смеяться будут… Смеялись… Да. В землю её зарыли. Кукла глаза закрыла, будто бы уже мёртвая, а сама дышит, дышит тихо, как через трубочку, когда прислушиваешься к дыханию. И из-под земли слышно было, она слышала, как та дышит. Крестик над ней поставили из рябины…