Степан пытался удержать взглядом две убегающие мокрые колеи, но глаз всё время отвлекался на что-нибудь: на красногроздую подушку цветов, нелепо смятую безжалостными полозьями, на мшистый камень изумрудной раскраски, на лисью поросль ярко-рыжих лишайников, на трепет ветки под стартующим турухтаном. Ветер, вором залетавший в кабину, нёс удушливый аромат багульника, забивающий все запахи разнотравья. Тёмной птицей проносился след облака. На планете хозяйничала война, здесь в июньской циркумполярной тундре благодушничала доверчивая природа.
Нарты резко качнуло вбок. Рза рукой схватился за железяку, выступавшую над барьером борта, но та свободно повернулась по кругу, и пассажира садануло о стенку. Впрочем, мягко, кости не пострадали.
Степан разглядывал предательскую вертушку, пытаясь вникнуть в её тайное назначение. Наконец до него дошло. Поворотная платформа для пулемёта. Паз, скоба, гнездо для крепления. Ставишь сверху на неё пулемёт, и получается будённовская тачанка. На полозьях, на собачьем ходу – приспособленная к условиям Севера. А самолётная кабина, так та вообще делает из нарт бронепоезд.
– Не ушиблись? – спросил вожатый, обретя наконец-то повод оборвать затянувшееся молчание. – Камень был, собаки его объехали.
Пассажир посмотрел на камень, серым боком выступающий из травы и стремительно съедаемый расстоянием.
– Я, когда Урал проезжали, чуть из поезда в окошко не выпал, загляделся на товарища Сталина. Такая глыба, даже глазам не верится. Это ж сколько пришлось трудиться!
– Девять месяцев, исключая зиму, – улыбнувшись, ответил Рза. – Это сама работа. И два года выбирал место.
Старшина Ведерников аж присвистнул. Собаки дёрнули, но окрик каюра мигом выровнял их сбившийся бег. Он вдруг снизил голос до шёпота:
– А товарищ Сталин, ну то есть лично, сам он видел свой портрет на горе?
– Сам? Не знаю. Возможно, по фотографиям. В газетах давали фото.
– Да, конечно… – Каюр замялся. – Я вот… можно задать вопрос?
– Задавайте, – разрешил пассажир.
– Вот вам премию дали, Сталинскую…
– Дали премию, второй степени.
– Ну, не важно, главное, она – Сталинская. – Старшина уже не смотрел вперёд. Криво вывернувшись плечом к Степану, он тянул к нему наморщенный лоб. – Это ж деньги, положение, правильно?
– Да, наверное, – ответил Степан.
– Как «наверное»? – не понял вожатый. – Я вот выиграл перед войной гармонь. В лотерею Осоавиахима. Я ж полгода ходил счастливый. А тут премия, и не просто – Сталинская! Я бы «эмку» себе купил, в Ялту съездил… ей-богу, такая слава…
– В Ялте немцы, в Ялту теперь не съездишь. И на «эмке» по тундре не покатаешься.