— Поеду, — с радостью отозвался Иван, не задумываясь.
— Ну тогда завтракать и в путь. Дорога неблизкая и придется плыть на корабле.
* * *
Иван был счастлив. Он никогда в жизни не ходил по морю-океану. Он никогда и не мечтал оказаться на борту корабля и стоять у бортика вглядываясь в даль, туда, где небо сливается с водной гладью.
— Я смотрю, тебе нравится наше путешествие, — неожиданно раздался ласковый голос Кощея над самым ухом Ивана.
Обернувшись, добрый молодец с минуту разглядывал теплую улыбку, которая не сходила с губ Бессмертного за время их знакомства.
— Да, очень. Даже помыслить не мог, что оно такое большое.
— Да, оно такое, — усмехнулся Кощей и оперся руками о перила, всматриваясь в даль. — Удивительно, правда? Мир такой огромный.
— Да, — согласился Иван, поглядывая на Кощея.
Ему опять казалось, что тот взгрустнул. И захотелось Ивану взбодрить попутчика, хотелось услышать искренний смех.
Бессмертный словно почувствовал взгляд добра молодца, обернулся к нему, и улыбка его стала еще горче.
— А ты такой единственный, Ванюша. Я исколесил весь свет, был во многих странах, но ты рождался только в тридевятом. Не знаю почему. Пришлось и поселиться там, чтобы иметь возможность с тобой встретиться.
— Я хотел спросить, ты всё время говоришь, что мы с тобой раньше встречались.
— В твоих прошлых жизнях, Иван, — с готовностью ответил Кощей.
Их взгляды встретились, и Иван запутался в своих чувствах. Что-то странное происходило с ним. Что-то тянуло его к Кощею, словно они и вправду были старинными друзьями, как говорил Бессмертный. Иван вздрогнул, когда холодная ладонь накрыла его, покоящуюся на перилах. И тут же Ваня стал вспоминать, раз за разом переживая свое рождение, встречу с Кощеем. Обмирал от того, как озлобленно срубал голову Бессмертному, не замечая улыбку на бескровных губах и нежность в черных глазах. Он в этот момент чувствовал только холодную решимость уничтожить ирода. Погружался с одинокие холодные дни, которые были и в этой жизни. Вновь умирал, с радостью принимая этот дар, чтобы опять возродиться.
Очнулся Иван в бережных объятиях Кощея, который прижимал его к себе, успокаивал. А из глаз Ивана текли слезы, и душила странная безысходность, тоска.
— Прости, — прошептал добрый молодец, отстраняясь.
Он покраснел, удивляясь своей слабости. Никогда прежде не ревел, а тут сами льются. Кощей опустил руки и насмешливо рассматривал понурого Ивана. Он понял, о чем пригорюнился добрый молодец, вновь поражаясь доброте душевной и простоте наивной. И не выдержал, заключил его в крепкие объятия, вороша золотые кудри, бодро выкрикивая, чтобы разогнать черную грусть из добра молодца: