У Гелена вырвалось короткое, выразительное ругательство, он сплюнул прямо в куст, но, к счастью, не попал в Астианакса, не то мальчик не усидел бы в засаде.
Теперь вдруг засмеялся Паламед:
— У нас, и правда, очень похожие истории! — проговорил он. — Только у меня куда больше причин ненавидеть Одиссея, чем у тебя ненавидеть Гектора. Видишь ли, я в юности часто бывал в Спарте и отчаянно влюбился в дочь дальнего родственника царя Тиндарея — в мою чудесную Пенелопу. Когда в Спарту съехались целой толпой цари и горой, чтобы сосватать дочь царя Елену Прекрасную, царь Итаки Одиссей увидал Пенелопу, предпочёл её Елене, тут же увёз и женился на ней! Я думал, сойду с ума! Самое смешное, что внешне мы с ним и в самом деле похожи, не то я бы не решился сейчас выдавать себя за него. Но на меня Пенелопа даже не смотрела, а в него влюбилась, едва увидев! Вот кто скажет: отчего такое бывает?
— Я не скажу, — пожал плечами Гелен. — Отчего Андромаха влюбилась в Гектора, мне понятно, в Трое от него сходили с ума едва ли не все девушки. Женщины всегда выбирают красавцев и героев, а он был и то, и другое. Да ну его! Ну, так что было дальше?
— А дальше, — вновь усмехнулся Паламед, — я только и думал три года подряд, как отомстить Одиссею. И случай представился. Этот хитрец сам придумал клятву, следуя которой, все, кто сватался к Елене, должны были всегда помогать её избраннику. Когда Елена сбежала с Парисом, бывшие женихи, хочешь не хочешь, собрались ехать под Трою — воевать. А сам-то Одиссей мечтал никуда не ехать — как же, жена-красавица, сын родился, а тут на тебе — отвечай за свою же выдумку. И когда несколько послов Атрида Агамемнона прибыли на Итаку звать царя в поход, он, видишь ли, притворился сумасшедшим! Запряг быков и давай пахать взад-вперёд одно и то же поле, будто бы не видя, что оно уже вспахано перепахано... Ему кричат: «Одиссей, Одиссей, очнись! Одиссей, мол, на войну ехать надо!», а он и ухом не ведёт! Ну, я-то понял, что он нас морочит. И, пока все пытались до него докричаться, побежал к нему в дом, покуда никто не видел, подхватил его сынишку — а тому и года не исполнилось, и, вернувшись на поле, положил младенца прямо в борозду, по которой царь вёл быков. Что тому было делать? Погубить своего первенца? Куда деваться — остановился!
— А ведь я помню, что было дальше! — воскликнул слушавший со вниманием Гелен. — Когда я перешёл на сторону ахейцев, среди них много говорили про это. Говорили, что Одиссей раскрыл измену Паламеда, и что Паламеда за это побили камнями. Это, выходит, тебя?