Мысль, что можно попробовать разделаться с Гектором и Ахиллом, мелькнула и исчезла — у Гелена было достаточно ума, чтобы посмеяться над такой мыслью.
В любом случае прорицатель понимал, что и сворачивать уже некуда. Сейчас ему даже не исчезнуть незаметно, как исчез Паламед, за ним наверняка следят троянские поселенцы, его охрана и сообщники, которым он так много наобещал. Хорошо ещё, что они не знают о скором приезде троянского царя и его брата. Вот было бы шуму!
При всех этих вполне разумных мыслях Гелена не покидала какая-то безумная и озорная надежда: а что, если он всё же вырвется из замкнутого круга? В любом случае этой ночью он будет обладать Андромахой, а всё остальное... А остальное пускай решится потом!
С этой мыслью он вошёл в покои царицы и натолкнулся на Эфру, решительно преградившую ему дорогу.
— Ты дал царице время до вечера, вот и оставь её в покое — сейчас ещё и полдень не наступил! — завопила рабыня. — У госпожи голова разболелась от ругани этого сумасшедшего пастуха, да ещё и пёс убежал за ним.
Гелен был не особенно расположен слушать Эфру, однако, заглянув в комнату, понял, что лучше, и правда, не докучать Андромахе, по крайней мере, какое-то время. Царица сидела в кресле, опустив голову, беспомощно сложив руки на коленях. Тонкое светло-серое покрывало, спадая на плечи, полузатеняло её лицо, и оно казалось от того особенно сумрачным.
— Я не стану тревожить тебя, госпожа! — с порога произнёс прорицатель, не пытаясь сдвинуть с места Эфру, но просто делая шаг в сторону, чтобы лучше видеть Андромаху. — Я приду к тебе перед закатом, как мы и решили.
— Я буду тебя ждать, Гелен!
Голос её прозвучал как-то необычайно глухо, она никогда прежде так не говорила. И, когда царица вскинула голову и посмотрела на него из-под нависающего на лоб покрывала, он вдруг подумал, что и лицо у неё какое-то другое. Оно будто стало резче, острее и вместе с тем показалось совершенно юным, почти детским.
«Такой она и была, когда я её увидел! — подумал он, пытаясь прогнать пронзившую сердце острую непрошеную боль. — Нет-нет, я же увидел её совсем маленькой. А такой она выходила за Гектора! Да-да! Только не было этой резкости и твёрдости. Как глупо шутит память...»
Память Гелена и впрямь шутила с ним в этот день скверные шутки, не то он не удивлялся бы переменам в лице Андромахи — он просто понял бы, что это совсем не её лицо!
Астианакс не заметил, как заснул. Сон словно вполз в его сознание, осторожно вытеснив реальные ощущения. Только что он видел в просвете чёрных ветвей небо, густо-синее, как траурный плащ, а в этой синеве — серебряное блюдо луны, яркой и торжественной. Богиня Селена справляла праздник полнолуния. Лунный круг вдруг стал расширяться, наплывать на мальчика, словно накрывая его собою. Он не слепил, но ласкал глаза, заставляя их закрываться. Сквозь его сияние проступили очертания гор, каких-то странных гор, синих и гладких, будто их вырезали из камня и отполировали. Мальчик понял, что они приближаются, и ему ужасно захотелось полететь им навстречу. Он не сомневался, что сможет это сделать. Надо только разжать сведённые судорогой руки. Они не хотели разжиматься, к тому же ладони приклеились к толстым ветвям. Что же это такое? Ах да, смола... Постепенно ему удалось оторвать одну ладонь, затем вторую. Сейчас он протянет руки вперёд, весь вытянется и полетит! Только надо распрямить тело, которое тоже одеревенело и стало ужасно тяжёлым. Но он всё равно полетит! Горы остановились вблизи и манят, и манят — они очень красивы, теперь видно, что по синим, сверкающим склонам стекают сверкающие ручьи, с уступов сливаются водопады. Он только один раз в жизни видел водопад — они с Неоптолемом ездили верхом в горы и заехали далеко. Это было, когда Неоптолем оправился от ран. Он обещал показать Астианаксу водопад и показал. Ах, как красиво! Скорей, скорей полететь туда, полетать над горами, а потом опуститься и окунуться в такой водопад. Неоптолем говорил, что нырять в водопады опасно — можно разбиться. Но если умеешь летать, то и не разобьёшься, ведь так?